1. Разведчики.

В феврале мы играли в "Зарницу". Ещё было много снега, но уже днём было тепло. В тот раз разделили нас на "зелёных" и "красных". "Красные", конечно наступали и должны были захватить знамя "зелёных". Если "зелёные" сильно сопротивлялись, то "красным" начинали поддаваться учителя, которые командовали "зелёным".

Мы были "зелёными". Побегав по огородам за околицей, мы выяснили, что снежный наст запросто держит нас. Надо было только не топать сильно по нему ногами, а то можно было больше, чем на метр провалиться. И мы быстро научились скользить, как на коньках. Скорость перемещения настолько повысилась, что мы разбрелись на очень большом пространстве. И скоро я остался со своим товарищем. Наш шестой "А" класс был в дозоре. И мы должны были обнаружить приближение "красных" из лесу и сообщить об этом своим.
   - Нету никого, - говорит Миша (это мой одноклассник).
   - А давай в лес зайдём, - отвечаю, - Может так быстрее обнаружим отряды "красных".

Немного подумали и придумали. Снимает Миша своё пальто с зелёными погонами, надевает на меня, а сам остаётся с красным галстуком. Своим шарфом связывает мне руки за спиной и мы выходим с огородов к лесу. Как только показались первые дозорные "красных" Миша кричит им, что они поймали "языка". Так у разведчиков пленный называется.

Обрадовались разведчики "красных" такой добыче и не пошли в разведку. Схватили меня со всех сторон и повели в свой штаб. Поняли мы, что дело плохо. Поглядываем друг на друга, но виду не подаём. Но повезло нам сильно. Это был отряд из другой школы. И там нас никто не знал. Стали меня допрашивать: где отряды, где засады, как пройти можно. И наврал я им три короба. А самое главное, сказал, что по огородам можно запросто пройти, потому что ветер там весь снег унёс и легко идти будет.

Обрадовались "красные". Совещаться стали. И тут, вдруг, подходит к нам один из "красных" и говорит:
   - Ничего себе, свой своего в плен привёл...

Это, оказывается, был сосед Миши. Миша ему договорить не дал. Он такой сильный был. Стукнул Миша соседа незаметно сзади по спине и громко заявил, что да, другой отряд, который там (и рукой показал) ещё одного "зелёного" в плен взял.

   - Какие вы молодцы! - говорит главный "красный", - Ну, вот, ты и оставайся этого пленного здесь караулить. А в помощь тебе вот два бойца.

И на Mишиного соседа показывает и одного старшеклассника. И ушли. А мы остались вчетвером. Подмигнул мне Миша глазом и мы вдвоём быстро засунули старшеклассника головой в сугроб. А на своего соседа Миша только посмотрел. Тот так с места и не сдвинулся. Забрали мы у них оружие и побежали в свою сторону.
   - Тревога! - кричат сзади, - Пленный сбежал! Измена!

Но Миша и я уже немного замёрзли и нам бежать совсем легко. Выбежали мы из лесу, подождали, когда весь отряд за нами повернёт и побежали прямо к огородам. А "красные" всё ближе и ближе. Уже думают, что скоро нас схватят. Но мы быстро перелезли через забор и уже в огороде. Где снегу много.

   - Ломаем наст, - говорит Миша.
И мы ломаем эту снежную корку, проваливаясь аж по грудь в снег. А сзади уже через забор "красные" прыгают и тоже еле-еле ползут за нами по снегу. А мы перескакиваем в другой огород (а их там видимо-невидимо) и заскользили, как и раньше, по насту, не проваливаясь. А "красные" так ходить не привыкли. И продолжают ломать наст, утопая в снежной крупе. А даже те, кто пытается поскользить по насту, проваливаются тоже, потому что они сразу все на него залазят.

Прибежали мы к своему штабу, рассказали всё о противнике. И долго потом ещё ждали, когда этот отряд с огородов вылезет. И всех их в плен взяли, потому что они оружие поломали, потеряли, снегу в валенки понабирали и, как только на дорогу вышли, то не воевать стали, а переодеваться.

А, когда "красные" переоделись нам сказали, что мы должны отступать, а то игра быстро закончится. И мы отступили. А потом и наше знамя "красные" захватили. А мы с Мишей за это одного нашего учителя тоже в снег макнули, чтобы не командовал неправильно.

2. Просто роль.

Было это ещё до четвёртого класса. А может быть в самом его начале. Потому что пионером я ещё не был. На какой-то праздник все классы готовили номер художественной самодеятельности. Нашей учительнице захотелось поставить маленький спектакль. На тему Великой Отечественной войны. На роли партизанов и других русских подобрать участников труда не составило.

Все желающие тянули руки. И я в том числе. Но мне не досталось. А когда осталась роль немецкого офицера, то желающих уже не было. Я тоже не хотел. Учительница уговаривала нас. Объясняла, что без немецкого присутствия спектакля не будет. Но все молчали как партизаны. Наконец, отчаявшись, классная поглядела на меня и сказала:
   - Вова, надо, чтобы был немецкий офицер. Может попробуешь?

Пробовать быть немцем мне не хотелось, но играть в спектакле, да. И я согласился.

...Спектакль шёл своим чередом. Ни хорошо, ни плохо. Как бывает, когда малыши играют во взрослые игры. На виду у всей школы разыгрывалось представление. И вдруг, одна партизанка напрочь забывает свои слова, которые надо было сказать. Пауза затянулась. Я поглядел в угол, откуда наша учительница пыталась подсказать слова из книжки, которую держала в руках. Но, отличница не привыкла слушать подсказки и, попросту, не слышала ничего, опустив голову и разглядывая чего-то на полу. И я решил действовать.

Стукнув кулаком по столу, я повторил фразу, которую уже говорил:

Затем, не давая никому опомниться, я нацепил фуражку с косо прилепленной свастикой и заявил совсем уже не по тексту:
   - Уходи! Завтра я тебя буду опять допрашивать! - а дальше сказал уже сигнал к следующему действию, - Увести её!

Ворвавшиеся в дверь партизаны бросают в меня гранату, звучит взрыв пистонов, я падаю из-за стола и на ура спектакль заканчивается победой наших.

Тёмным зимним вечером я иду домой один. Ясное дело, кому хочется идти с фашистом. И, вдруг слышу разговор двух старшеклассников, которые идут впереди меня.

   - А этот спектакль про войну получился не очень.
   - Ну, а что ты хочешь с таких малявок. Они же ещё ничего не умеют.
   - Ага! Не умеют! А тот малыш, ну вылитый нацист!
   - Точно! Такой фашист...

Дальше я не слушаю, потому что у меня появляется такое чувство гордости за себя. Ну, надо же, думаю, какой я молодец! И то правда: не важно, какая роль тебе досталась, важно, как ты её играешь.

3. Талант.

Больше всего, в девятом классе, я любил писать домашние сочинения по произведениям русских и советских писателей. Когда все стояли в очередях в библиотеки или покупали книжки, чтобы прочитать, про чего это там писать надо, я просто раскладывал перед собой три старых учебника по литературе. Эти книги я нашёл на чердаке у родственников. Их уже давно не использовали в школе. Просто и со вкусом я списывал целые куски из этих учебников, глядя, правда, чтобы ничего не повторялось в наших "Литературах". Иногда я начинал списывать фразу из одного учебника, а заканчивал из другого.

Грамматика была в этих учебниках в порядке и мои оценки, соответственно, тоже. Нам всегда ставили две оценки: по литературе и русскому языку. Чтобы не попасться, я всегда делал пару-другую ошибок в сочинении и мне стабильно ставили две четвёрки. Но вот, однажды, в школу приехала новая молоденькая учительница литературы. Чтобы быстрее познакомиться с классом она тоже задала домашнее сочинение...

Получив свою тетрадь с оценкой я небрежно приоткрываю, чтобы увидеть обычное "лит. 4, рус. 4" и вдруг чувствую, как спина покрылась мурашками, словно мне за шиворот плеснули ковшик ледяной воды. В конце моих повествований стояло: "лит. 2, рус. 4". На вопрос товарища по парте, как оценки, я ответил, что, как обычно. Но для себя решил, что после урока буду разбираться с этой непонятливой учителкой. После звонка, когда почти все вышли из класса, я подошёл к ней и, напустив на себя очень серьёзный вид, спросил:
   - Светлана Михайловна! А не кажется ли вам, что оценка не соответствует написанному?

Краем глаза я успеваю отметить, что двойка не выставлена в классный журнал и, значит, мне не прийдётся её исправлять. Учительница берёт у меня тетрадь, читает мою фамилию на обложке, потом раскрывает, глядит на оценку, которую она же и поставила, потом с шумом схлопывает тетрадку в ладошках и влюблённо глядит на меня.

   - Володенька! Ты не представляешь, какое удовольтсвие я получила вчера, отыскивая все места, которые ты здесь понаписал, в старых учебниках. И ты, с таким талантом, позволяешь себе списывать всякий бред с этих книг, место которым в макулатуре! Если б ты писал сам, ты написал бы лучше. И тебе не пришлось бы придумывать ошибки, которых нет в учебниках. А, если ты будешь продолжать списывать, я тебе всё время буду ставить двойки.

Через некоторое время мы опять писали домашнее сочинение. На тему героев нашего времени. Половина класса писала про космонавтов, а вторая половина про Павку Корчагина. Поскольку мне это было не интересно, а старые книги не давали ответа на вопрос о героях, я написал, что мой идеал - Остап Бендер. И подробно на примерах объяснил, почему.

На следующий урок литературы Светлана Михайловна зашла в класс со стопкой тетрадей. Сразу от дверей она бросила на меня взгляд, в котором блеснули озорные искры, потом раскрыла классный журнал, вложила в него стопку наших тетрадей и, полистав, остановилась на одной из них.

   - Ну, что, ребята? Мне понравились ваши сочинения. И сегодня я хотела бы зачитать кое-что. Может я и сама не согласна с автором повествования, но мысли и способ их выражения мне кажутся неординарными.

И начала читать моё произведение. Весь класс бурно реагировал на услышанное. От громкого хохота на галёрке, до возмущённого ропота в рядах отличниц. Закончив читать, учительница раздала нам тетради. Она даже не задержалась возле моей парты. Точь-в-точь, как и другим, она поклала тетрадку на угол и отошла.

Я потихоньку заглянул вовнутрь. "лит.5+ рус.5-"!
   - Ну, что у тебя? - спросил мой сосед по парте.
   - Как обычно.

4. Аферисты.

Моему тёзке и другу учёба давалась всё труднее и труднее. Ну, не был он приспособен для изучения. Запросто мог разобрать и собрать мотопилу, но синусы и косинусы были для него тайной великой. Он пробовал уже заговорить дома о том, чтобы работать и учиться в вечерней школе. Но разговор закончился очередной руганью. Родители и слышать об этом не хотели. И держали контроль за успеваемостью. Успеваемость же была неподконтрольна.

Наказывали Вовку только за двойки. Тройка считалась уже приличной оценкой. В конечном итоге, корешу надоели притязания посторонних лиц на его образование и он купил себе второй дневник. В одном, где классный руководитель аккуратно переписывал оценки из журнала, я расписывался ему за родителей, а в другом дневнике (для родителей) я, так же аккуратно, расписывался за классного руководителя и выставлял тройки. Иногда четвёрки и двойки, чтобы не было подозрительно.

Время шло. Учёба запускалась всё дальше и дальше. И, однажды, Вовка по недосмотру оставил на парте не тот дневник. И нашей учительнице вздумалось в него заглянуть. То, что она увидела, повергло её в ступор: это был НЕ ТОТ дневник.

Я захожу в класс и вижу, как пытают наших партизан. Друг стоит, опустив голову и разглядывая чего-то на своих ботинках. Классная, уже накричавшись, держит дневник перед Вовкиным красным лицом и говорит-говорит без умолку. Поняв, что надо друга выручать, я подхожу к ним. Учительница, думая, что я хочу просто пройти, приподнимает дневник и делает шаг назад. Вовка, увидев меня, делает страшную гримасу: "Вали отсюда!"

Но я делаю вид, что не понимаю и беру Вовкин дневник из рук учительницы. И, не давая ей опомниться, раскрываю, ставлю оценку и расписываюсь за классного руководителя. Роспись отличить практически невозможно. Остолбенев, классная глядит на меня широко открытыми глазами. Закрепляя свою победу, я раскрываю другую страницу, где есть роспись Вовкиного родителя, и ставлю рядом точно такой же автограф.

Наша класнуха медленно садится на стул, который, к счастью, оказывается прямо позади неё. Весь её вид говорит о том, что разнос для Вовки уже закончен. И записку родителям учительница писать тоже не будет. Но, что делать дальше, она тоже не знает.
   - Аферисты! - наконец произносит наша Вера Михайловна.

Звенит звонок на урок и она, собрав свои бумаги, уходит. К концу урока в класс заходит зауч школы и забирает моего друга. Возвращается он только к концу занятий. Довольный и спокойный.
   - Будут переводить меня в вечернюю школу.

После занятий меня в школьном коридоре окликает наша классная.
   - Я, вот, хотела тебя спросить...
   - Нет, Вера Михайловна, - честно отвечаю я, не дав ей договорить, - Я никому больше такого не делал. И не буду.
   - Ну, тогда спасибо хоть за это!

5. Струсили.

Наш весёлый 9-й "А", посмотрев очередной фильм о подрастающем поколении, вышедший на экраны кинотеатров, решил сорвать урок. Причём не один, а все последующие. Погалдев и покричав на тех, кто не хотел уходить, класс дружно вывалил на улицу и удалился в неизвестном направлении.

Мы с Вовкой шли сзади и обдумывали ситуацию. Ну, ладно, принцип стадности. Ну, понятно, что девчонкам не нравится вид нашей беременной классной руководительницы. Но каково ей сейчас будет? Да и нервничать на таком сроке беременности, наверное, не очень хорошо для здоровья. Я поглядел на товарища.
   - Да, я тоже думаю, что мы - порядочные свиньи, - произнёс Вовка.
   - Может вернёмся? - неуверенно проговорил я, - По крайней мере попробуем сгладить ситуацию. Сработаем громоотводом. Жалко классную-то.
   - Пошли! - крутанулся на одной ноге Вовка.

   - Эй, вы! - донеслось с той стороны, куда ушёл наш класс, - Чё? Струсили?
   - Не оглядывайся, - процедил сквозь зубы мой кореш, - Мы этого не слышали.

На подходе к школе мы видим нашу классную с самой лучшей отличницей класса. Они молча наблюдают, как мы приближаемся. Я начал готовить что-то вроде речи адвоката на суде, но она не понадобилась.
   - Что? Струсили? - вдруг спросила классная.
   - Чёрт! - запнулся на ровном месте мой друг и пробормотал, - Вот и делай после этого добрые дела!
Я подхватил его вовремя под руку.Подогрелись на секунду мозги и выход найден.  Не было ещё у меня случая, чтобы я не вывернулся из ситуации.
   - Нет, Вера Михайловна, мы не струсили, мы тетрадки забыли.

И мы проходим мимо, заворачиваем за угол, стоим несколько минут, чтобы было похоже, что мы зашли в класс и вышли из него. Потом вынимаем тетрадки из-за пояса и снова проходим мимо.
   - До свидания, Вера Михайловна!
   - А вам тоже в эту неделю будут двойки по поведению, - говорит она нам вслед.
   - Ну, - я развожу руки в стороны, - Если заработали, то, конечно, будут.

6. Конкурс.

Вовка и я были на особом счету у нашей новой классной. Она была уверена, что нас всегда надо было нагружать каким-нибудь делом, чтобы мы не сбились на неровную дорожку. И постоянно мы слышали: "Сделайте то, поправьте это..." Мы же всегда демонстрировали, что нас запугать заданием не удастся, потому что:
   а) мы могли его сделать играючись
   б) всем своим видом мы могли показать и то, что нам это ничего не стоило, и
   то, что это было практически невыполнимое занятие.
   в) когда нас начинали ругать, то более радостных физиономий во всей школе
   было не сыскать.
   г) на похвалу мы тоже не покупались, демонстрируя полнейшее пренебрежение к говорившему.

В этот раз классная решила взять нас на наши же привычки.
   - Все учебники поразрисовали! Художники доморощенные! Чтобы нарисовали картину к конкурсу на тему осени. Попробуйте не сделать! Снижу оценки по дисциплине в полугодии!
   - Хочешь сниженную оценку в полугодии? - спросил я Вовку.
   - Ага! - заулыбался он, - А за что?
   - Ну, не знаю, - начал рассуждать я, - Может за то, что мы ещё натворим. А может за то, что это мы в прошлой четверти стрельнули пугачом на уроке...

   - Не наводите тень на плетень! - перебила нас классная, - Я лучше вас знаю, кто стрельнул пугачом.
   - Хорошо, Тамара Петровна, нарисуем мы лыжника. Честное слово! - заверил Вовка.

   - А лыжника зачем? - опешила классная.
   - Ну, как зачем? - подхватил я, - Помните у поэта, "...снег выпал только в январе".
   - Вы что? Поиздеваться надо мной вздумали?
   - Ни за что! - Вовка аж отсалютовал одной рукой, крестясь другой одновременно.

Классная махнула рукой и пошла по коридору. Мы остались слегка озадаченные. Чёрт её знает, эту новую классную. Возьмёт и испортит оценки в последний год учёбы. Подумали-подумали и решили нарисовать. Склеили два ватмана, развели краски и приуныли. Ничего на ум не приходило. И тут меня осенило (осенью!). Достал я из своих архивов старый альбом "Учись рисовать". Нашли в нём летний пейзажик и перерисовали его в увеличенном состоянии, поменяв зелёные цвета на золотисто-красные.

Когда в процессе поняли, что у нас получается шедевр, который только издали надо глядеть, мы начали рисовать его по очереди. Один отходил метров на 10 и командовал другому, куда красочки покласть погуще. К назначенному сроку принесли ватман в школу. Классная развернула лист, поглядела в упор на перемежающиеся цветные пятна и вздохнула:
   - Да, это конечно не Шишкин.

Конкурс проходил в спортзале. Комиссия шла вдоль стен, где висели всякие белочки и зайчики, держащие в лапах кленовый жёлтый лист, ставила оценку в протокол, переходила к другой работе. Возле нашей даже не задержались, покрутив головами на размеры бумаги. Уже заканчивая обход, один из членов комиссии вдруг обернулся и поглядел на наше произведение. Открыв рот, он начал дёргать за рукава других оценщиков. Словно сговорившись, комиссия медленно подходила к нашей картине, потом, когда пропадала целостность изображения и всё распадалось на цветные пятна, комиссия останавливалась и начинала пятиться назад.

После того, как действие повторилось раза три, я дёрнул Вовку за бочину и прошептал:
   - Классной тортика не дадим.
   - Какого ещё тортика? - сзади меня стояла Тамара Петровна.
   - Который нам за первое место дадут. Вон он, на столике дожидается.
   - Похвальная самоуверенность. Его ещё заработать нужно.

Тортик и в самом деле был по размеру чуть меньше нашей картины. Мы его ели-ели всем классом, да ещё и параллельному классу кусок задарили.

7. Песняры.

Конкурс на лучшее исполнение патриотической песни был ещё где-то впереди, но подготовка к нему слышалась по вечерам по всей школе. Классные руководители, угрозами и уговорами закрывали школьников в помещении и проводили репитиции. Пели, как всегда, не очень. Девочки - с интересом, а нам, лишь бы отвязаться. Иногда мы просто разевали рот, манкируя. Иногда пели в таком крике, что на шум прибегал директор. И уж петь на конкурсе, да ещё на виду всей школы - этого мы себе представить не могли и в страшном сне.

Никаким посулам страшнейших наказаний не удалось бы вытащить пацанов на подиум, для того, чтобы поразевать рот под музыку. Прошло очень весёлое время репитиций и приготовлений и, наконец, в спортзале собралась вся школа для прослушивания конкурсантов.

Начался концерт под кодовым названием "Лучшее исполнение девочками патриотических песен". Ни одному классному руководителю не удалось заставить петь весь класс. И вот, объявляют наш 10"Б". Наши девочки встают и начинают выход на сцену. Вовка толкает меня под бок, мы тоже поднимаемся и я в пол-голоса бросаю:
   - Мужики, пошли петь.

Слышится грохот отодвигаемых стульев и всё это стадо вываливает туда, где нас уже дожидается аккомпаниатор. На нашу классную жалко глядеть. Её состояние близко к тому, чтобы хлопнуться в обморок. Мы, тем временем, выстраиваем на сцене красивое каре из чёрных костюмов с галстуками, в центре которого находится разноцветное пятно из наших девчонок. И начинаем:
   - Там вдали за рекой загорались огни...

Так хорошо и душевно у нас это получается, что вся школа замерла, а меня, вдруг, на солирование потянуло. Поскольку в детстве я с медведем был в хороших отношениях, то баянист перешёл на мою сторону и, вытянув шею, чтобы лучше меня слышать, подыгрывал уже так, чтобы мелодия всё ещё была похожа на оригинал, но и я пел в унисон.

Наконец, я получаю хороший тумак от девчонок, которые стоят сзади, аккомпанемент переходит в нужный размер и хор доводит песню до её логического завершения. Бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овации.
Первое место наше!

8 Комсомольское собрание.

Не участвовать в общественной жизни школы и класса было невозможно. Даже если ты и не хотел сам, тебя всё равно участвовали. Классные собрания плавно переходили в комсомольские, с которых я и Славик всегда спокойно уваливали, потому что мы были несознательной частью нашей ячейки.
В этот раз удрать у нас не получилось, потому что мы были персонально предупреждены о том, что, если уйдём, то нам снижут оценку по поведению за неделю и она повлияет на оценку в четверти.
Классная передала бразды правления стадом (ой!) классом, конечно, комсоргу класса и началось собрание. Неглупая очень даже девочка просветила присутствующих о том, что всегда говорится по телевизору, потом зачитала пару цитат о направляющей и всеукрепляющей роли нашей родной коммунистической партии из свежих газет, словно тут собрались не умеющие читать дебилы и перешла к комсомольской жизни школы.
   - Валера! – толкнул я кореша, - У вас всегда на собраниях такая тагомотина?
   - Сиди тихо! – также шёпотом ответил мне друг, весь обращённый к командирше.
В то время Валера ещё не ставил свечки в церкви и, будучи ещё и членом бюро комсомола был почти правильным пацаном.
   - ... а сейчас переходим к последнему вопросу собрания: о наших, так сказать, товарищах, которые постоянно тянут наш класс назад в социалистическом соревновании школы.
И в течении нескольких минут все узнали, какие скрытые троцкистско-уклонистские течения существуют в нашем классе. В лице, разумеется меня и Славика. Всё у нас было плохо. Единственным плюсом было то, что мы хорошо учились.
   - Ну, что вы на это скажете? Вот ты, Слава, кстати выйди, чтобы тебя все видели.
   - Да меня уже все видели, а слышу я и отсюда хорошо. После того, как вы тут про меня рассказали, я ещё больше убедился в мысли, что недостоин я пока. Не подхожу.
Я поднялся и пошёл назад к Славику.
   - Ты куда пошёл? Я не разрешала, - встряла классная.
   - А я и не спрашивал. Зря вы путаете педагогический процесс с политико-воспитательной работой, - парировал я, подвигая Славика на его парте. Положил руку ему на плечо и продолжил:
   - Устами отрока глаголет истина! Вот именно это я и хотел сказать: не достоин я тоже. Может над нами кто шефство возьмёт? Чтобы подготовить.
   - Ага! – подхватил Слава, - Я бы хотел чтобы надо мной взяли шефство Таня, Галя и Люда.
В классе раздался хохот. Пацаны больше не могли сдерживаться.
   - Предлагаю поставить обоим на вид и выразить обоим порицание. Кто за? За были почти все девочки, кое-кто из мальчиков и мы со Славиком, но нам сказали, что мы не можем участвовать в голосовании комсомольского собрания.
Комсомольцем я стал только после школы.
В военкомате умели агитировать лучше: “Что, ...? Не комсомолец? Если в следующий приезд не покажешь билет, пойдёшь служить в стройбат”. В стройбат я не хотел и получил свой орденоносный комсомольский билет, коих потом потерял ровно четыре штуки за время всей моей комсомолистики.

9 Времена года.

Весна.
Только-только начала уменьшаться вода после весеннего паводка. Река несётся со огромной скоростью, набрасываясь жёлтой водой на чёрные осклизлые берега, украшенные серо-коричневыми деревьями, разбавленными кое-где белизной берёз. Подмывает берег, захватывая в плен огромные деревья, неосторожно вставшие так близко к воде и уносит их, торжествуя, позволяя лишь заламывать трагически чёрные обломаные ветки, направленные в ярко-синее небо, украшенные неестественно-белыми облаками. В природе доминируют два цвета: жёлтый и чёрный, но, если присмотреться, то полыхнёт свежайшей зеленью небольшое облачко куста черёмухи то там, то сям. Пройдёт ещё неделя и уже будут не облака, а настоящие зелёные пятна на фоне чёрных деревьев, когда полностью раскроется лист.
Но лес уже не кажется чёрным. После подсмотренной нежной зелени чермухи глаза восстанавливают цветовое восприятие и уже видно, что хвоя кедров в вышине тоже зелёная. На фоне голубого эта зелень раньше казалась чёрной. И стволы деревьев вдруг разбегаются по цвету. Серая зелень манжурского ореха контрастирует с красно-коричневым с фиолетовыми разводьями цветом огромных башен кедра. Они там, в вышине. Здесь внизу – только их необъятные бока с чудовищными змеями-корнями, переплетёнными друг с другом. Из-за этих исполинов все остальные деревья кажутся карликовыми. Даже название у них – тоже карликовое: подлесок. Когда-то они были лесом, но упали между ними, занесённые сюда зверями кедровые орехи, выросли под кроной дубов и берёз длиноигольчатые деревца и вдруг сомкнули свои кроны над леом. И стал лес называться тайгой. Захирели ильмы и берёзы, заплеснели дубы, запустел сердцевиной ясень. Ещё некоторое время они будут усиленно тянуться к свету, проигрывая это соревнование и забывая вырастать в толщину.
Пройдёт немного времени, потеряют они свою силу, сгниют, высохнут и рухнут в тишине, оставив пространство только тому подлеску, которому не нужно солнце, который будет только рад сумрачной тишине промеж великанов, головы которых треплет в далёкой вышине ветер. Пробираясь по лесу, можно попасть на большую поляну, совершенно свободную от травы, кустарника и лишь в центре стоит в одиночестве дерево. Тис – настолько ядовит, что даже трава не растёт под ним, заканчиваясь где-то на границе его раскинутых веток.
Глаза равнодушно скользят по целым полянам подснежников. Эка невидаль! Это месяцем раньше, когда они выглядывали на проталинах между сугробами, им радовались, как чуду. Сейчас большим чудом видится нерастаявший снеговой язык где-нибудь между густыми кустами Но и на это чудо не обращаем внимания. Взгляд бежит по ковру из сухих листьев, жёлтой травы, подснежников и упавших веток в поисках первых побегов дикого лука и черемши.
Найденное тутже отправляется в рот. Не нужно ни мыть, ни вытирать. Всё стерильное. В тайге заразы нет. Скоро рот затягивает горечью и побеги собираются в карман. Что-то будет съедено возле костра на берегу, а остальное принесём домой и будет витаминная добавка к ужину.
После горького захотелось сладкого. На десерт пробуем подрезать берёзу и клён, но время сокоотделения уже прошло и остаётся лишь пожевать молодые побеги тальника и барбариса. Всем известно, что самое лучшее удилище получается из куста колючего ореха, а самое лёгкое – из вербы. Режутся заготовки, которые дома будут прилежно ошкурены и или подвешены на стене дома за тонкую часть с грузом из нескольких камней на нижней толстой части, или выровнены множеством гвоздей в щели между брёвнами сруба. Летом будут готовые прямые удилища.
Ещё не время всяким комарам и мухам, но уже активен клещ – переносчик энцэфалита. Против него нет никаких средств защиты и время от времени мы осматриваем друг друга в поиске ползущего кровососа. Время бежит незаметно. Уже наступает настоящая темнота. Но, выйдя из леса, мы снова попадаем в продолжение дня. Солнце, не могущее пробить своими лучами сплетённые кроны кедров, ещё освещает долго открытые пространства и нам вполне хватает времени, чтобы добраться до дома.
Лето.
В воздухе звенят пчёлы, шмели, осы. Весь этот звон пропадает сразу как только пересекаешь границу леса и заменяется пересвистом бурундуков, трелями птиц, писком крупных комаров, шорохами, скрипами и ещё какими-то звуками большого живого организма. Иногда весь этот гам перекрывается самолётным гулом пролетевшего близко шершня и голова сама поворачивается вслед ему, отыскивая направление куда полетело это страшное насекомое в большой палец размером. С похожим интересом отслеживаются и слепни и овода, которые атакуют всё живое. Их надо ловить живыми, чтобы использовать для наживки.
В полдень комаров мало, а мошка роится только в тихих и низких закутках над стоячей водой. Тучи этой напасти заполняют всё пространство только ближе к утру или вечеру. Основной цвет лета – зелёный. Даже вода везде зелёная, потому что в ней отражаются все склонившиеся к ней кусты и деревья.
Облака плывут не только по небу, но и застряли между деревьями. Это покрылась белыми цветами черёмуха, напоминая о том, что к концу лета надо обязательно прийти сюда для сбора терпких и сладких ягод. Но других ягод уже хватает. Уже проходит пора дикой жимолости, начинают созревать ягоды барбариса, кое-где попадаются спелые ягоды красной, а, если повезёт, то и чёрной смородины. Всё живое в тайге ест и ищет, ищет и ест. Воздух заполнен треском соревнующихся между собой дятлов и иногда тяжёлой тенью мелькнёт над головой какая-то большая хищная птица, потревоженная нами или нашими собаками.
Непрозрачная стена зелени вдруг распахиватеся и глаза зажмуриваются от обилия света: солнце блещет не только с неба, но и снизу, отражаясь многократно в ряби перекатов на реке. Молочные и серо-белые каменистые косы украшают быстрое течение реки. А на косах лежат застрявшие, бесстыдно оголённые вешней водой, пни и целые деревья. К берегу надо походить не разговаривая и стараясь ступать бесшумно, иначе от берега во все стороны брызнут врассыпную мальки и тутже раздастся громкий «бултых» какого-то подводного охотника и долго потом в этом месте не будет никакой поклёвки.
В середине дня на поплавок рыба ловится плохо, поэтому, поставив удочки «на донку», можно искупаться. Вода в десять градусов быстро приводит в чувство любого и долго ещё мы стучим зубами от холода, перекатываясь боками по раскалённым камням на косе, если не захотели развести костёр. Двух запрыгов в реку обычно хватает, чтобы весь день чувствовать себя чистым и свежим. И лишь немногие из нас отваживаются на то, чтобы переплыть на другой берег, потому что потом надо переплывать обратно.
Осень.
Лес наполнен шорохом падающих листьев. А, если идти по ним, то этот шорох заглушает все остальные звуки вокруг. Ещё не весь лист упал на землю и лес продолжает радовать переливами всех тёплых тонов от светло-жёлтых берёз до красных клёнов. Даже лиственница, всё лето демонстрировавшая, что она – хвойное дерево, вдруг пожелтела и начала терять свои иголки. Иногда в шорохи врезается резкий шелестящий звук, который усиливается не только от того, что что-то приближается, но и от того, что продолжает увеличивать скорость и тут самое время метнуться под защиту какого-нибудь дерева, потому что этот звук закончится ударом об землю упавшей кедровой шишки размером до тридцати сантиметров в длину. Если хочется насобирать больше кедровых орехов, можно подняться на вершину кедра и обтрясти вручную ветки с букетами шишек, заодно полюбовавшись безбрежным, покрытым ветровыми волнами, зелёным покрывалом. В такой момент не верится, что под тобой 50-метровая высота.
Склоны сопки тоже покрыты упавшим листом и можно, разбежавшись, прыгнуть со склона вниз и скатиться, собирая под собой эту безбрежную красно-жёлтую шуршащую реку до самого подножия сопки. Наш маленький вес позволяет удержаться на вершине этой листовой лавины и ни разу не удариться о корни деревьев или торчащие камни.
Несколько пригоршней кедровых орехов, несколько манчжурских, пара-другая тычинок камышовой кашки да немного ягод лимонника позволяют провести целый день в лесу без пищи и не чувствовать особого голода.
Зима.
Холода наступают медленно и основательно. Также основательно земля покрывается толстым пушистым белым одеялом. Старики говорят, что снег, упавший на сухую землю, долго не лежит. Наверное, это правда. В зимнем лесу ничего интересного нет, если только не уметь «читать» звериные следы. Вот – пробежал заяц. Тут его что-то напугало и расстояние между следами увеличивается и скоро он сделает соскок и продолжит бег под углом к предъидущему направлению, но уже за кустом, через который он перепрыгнул. Вот – белка перебежала между деревьями. Может быть, ходила к своему складу, где припасла грибов и орехов. Козы быстро пересекли реку по льду, оставив не только глубокие лунки возле берегов, но и чёткие отпечатки на тонком снегу посреди реки.
Мы идём играть в хоккей на протоку. С собой несём шайбу, заменяя её зачастую обычной консервной банкой, и топоры. Все клюшки будут выстроганы прямо на берегах той протоки, где мы расчистим снег, сметём его остатки с площадки, поставим ворота и будем играть самозабвенно с фантастическим счётом 17:21 до тех пор, пока не проголодаемся и не разожжём костёр на берегу и не поедим захваченного с собой хлеба и сала, поджаренного в пламени костра.
Уходя, мы прорубаем в верхних углах площадки небольшие проруби и к следующему разу наша хоккейная коробочка будет заполнена ровнейшим новым льдом. Если уровень воды подо льдом упал, мы просто ещё раз подметаем площадку вениками, сделанными из сухой травы, что торчит из снега по берегам.
Чтобы покататься на лыжах с горы, надо пойти в другую сторону, к сопкам. Нередко мы ищем и проделываем новые горки, спускаясь по девственному снегу между деревьями. Но чаще мы катаемся по заброшенным волокам, крутизна и высота которых такая, что не многим из нас удаётся доехать до низа без того, чтобы не шлёпнуться хотя бы один раз. Пять подъёмов на гору, пять спусков и день закончился. С негнущимися замёрзшими рукавицами и застывшими руками в них, с коркой снега на наших пальто и штанах, застывшие так, что потом будет ломить пальцы на руках и ногах, когда они будут «отходить» возле печи, мы бредём домой, прижимая к себе лыжи и палки охапкой. Посёлок встречает нас стройной колонной дымов, которые совершенно неподвижно замерли над каждой крышей в морозном воздухе.
Примечание: волоком (ударение на первый слог) называется таёжная дорога, используемая трелёвочным трактором для транспортировки цельных стволов деревьев, которые он тащит за собой по земле.

10 Когда уходит детство.

Никогда я не ходил на вечеринки моих одноклассников. Достаточно было того, что уже десяток лет я каждые полдня видел их всех вблизи. Но чёрт меня дёрнул согласиться на тот раз. У одной из девочек родители куда-то уехали и квартира оказалась свободна для мероприятия. Деньги собраны и... я с трудом воспринимал действительность: столы были уставлены не только явствами, но и бутылками, среди которых не было ни одной бутылки с лимонадом.

Посадочные места соответсовали количеству участвующих и кроме вилок и ложек напротив каждого стула на столе гордо возвышался двухсотграмовый стакан. Нигде и не пахло ни тортиком, ни чаем. Я всё ещё воспринимал эту декорацию, как шутку, даже после того, как стаканы были налиты до ободка бесцветной жидкостью, запах которой давал мне ясно понять. что это не камуфляж.

По какому-то поводу после какого-то короткого слова одного из присутствующих стаканы преодолели земное тяготение, но не преодолев взаимное притяжение, встретились посреди стола с зловещим лязгом, непохожим на хрустальный звон. После этого посуда была донесена обратно и осушена в жаждущие рты.

В лёгком трансе я глядел, как наши девочки, целомудренные и патриотичные, комсомолки и спортсменки, симпатичные девочки, на которых и посмотреть плотоядно было нельзя по причине их непорочности, привычно опрокинув в себя зелье, почти не морщась, не менее привычно потянулись вилками к закускам и не моргнув глазом проследили за тем, чтобы стаканы наполнились ещё раз и до той же самой отметки. После этого, как по мановению волшебной палочки, опустошённая поллитровая стеклянная тара на столе была заменена точно такой же, но полной.

Только тут я с ужасом вспомнил, что фамилии некоторых посетителей вытрезвителя, которые вывешивались в "Окне сатиры", буквально воспроизводят фамилии моих одноклассников. Усевшись от этого бедлама подальше, я наблюдал, как сплочённый застольный коллектив постепенно распался на отдельные группы. Кто-то терзал радиолу, пытаясь заставить пластинку крутиться с нужной скоростью, кто-то под это пытался танцевать, кто-то продолжал поиски чего-то в забытых салатах, кто-то вёл разговоры о вечном и прекрасном, не выпуская стакана из рук, в котором уже что-то краснело.

    - Ой, как мне плохо, - мне в плечо ткнулся фэйсом один из моих корешей. Бедный Вася! Наверное, ему ещё не приходилось так проводить время с одноклассниками. Я взял его за шиворот, и помахал пальцем у носа
   - А нечего было так нажираться, Вася!
   - Ха! Какие у тебя жесты! Как будто ты тоже принял, хотя я и видел, что ты отставил стакан, - передо мной стоял Вовка.
Я могу позволить корешу любой прикол в мой адрес. С любой степенью язвительности, но не сейчас и не по этому поводу. Поэтому, я только взглянул ему в глаза и ласково спросил, куда он шёл. Вован меня понял и свалил. Я поднял Васю за брючной ремень, позволил ему обхватить меня за плечи и потащил его прочь, не обращая внимания на его шестьдесят килограммов. Плеснув ему по дороге в вырубающуюся харю холодной воды, я уверенно довёл его до дома, мимо его соседки, которая работала завучем в школе и в тихом ужасе сидевшей с коллегами на скамейке у своего двора, засунул Васю в его родной двор на радость его собаке да и пошёл обратно, поглядеть на окончание праздника.

Окончание было скомкано, потому что соседи повысказывали своё неудовольствие шумом, который производила пьяная недоросль, пообещали девочке рассказать всё родителям, когда они приедут, Все были в меру способностей заняты эвакуацией поля битвы с зелёным змием и на все голоса костерили за глаза Васю, что именно он испортил им праздник. Меня, почему-то, не решились обвинять.

Оставшийся год в школе я провёл ухмыляясь, когда глядел на девочек, рассказывающих у доски о том, что жизнь даётся человеку один раз и её обязательно надо прожить. Я точно знал, что с этим детством мне надо будет расставаться как можно быстрее. Говорят, что после выпускного вечера, мои одноклассники провели два дня в беспробудном пьянстве, но об этом я могу сказать лишь с чужих слов, потому что меня на этот раз не приглашали.

11 Бумеранг.

Раз в месяц из почтового ящика доставался журнал «Техника-Молодёжи» и наступал праздник. Он мог длиться и неделю, и год, и больше. Новости, технические новинки, загадки природы, рассказы – всё это волновало ничуть не меньше, чем иногда найденный в библиотеке вестерн, которого не читал. В этот раз в журнале рассказывалось об истории и правила изготовления бумеранга. О-о! Я уже предвкушал тот восторг, который уже охватывал меня при изготовлении самодельного телескопа или перископа, по рисункам этого журнала.
Глянув на рисунок в журнале, я от руки быстро нарисовал на листе фанеры бумеранг и взял в руки лобзик.
   - Что делаешь? – над забором появилась физиономия моего товарища-соседа.
   - Бумеранг.
   - Не полетит!
   - Не только полетит, но и вернётся. Вот, в журнале написано.
Быстро доделав и отшлифовав изделие наждачкой, мы пошли на пустырь, который примыкал к нашей улице. Определив направление ветра (мы уже знали, что для этого надо было облизать палец и поднять его над собой), я нарисовал на земле линию, потому что в журнале было написано, что кидать бумеранг надо было под углом к ветру, я разбежался, размахнулся и запустил изделие точно под таким углом, как и было показано на картинке.
Бумеранг полетел, слегка отклонился от линии полёта, наклонился к горизонту, ещё сильнее стал поворачивать и полетел обратно, но далеко в стороне. Причём в той стороне, где через пустырь по тропинке шёл мужик. Наверное, ему сильно не понравился наш бумеранг, просвистевший у прямо перед его лицом, потому что он гонялся за нами примерно с полчаса.
Когда ему это наскучило и он ушёл по своим делам, мы отыскали бумеранг и покидали его уже убедившись, что рядом никого нет, и поняли, что он делает дугу и обратно не прилетает.
Я догадался, что читать статью надо внимательнее, а рисунок нужно перерисовать по клеточкам, чтобы получилось точь-в-точь как в журнале. Уже второй бумеранг вернулся ко мне довольно уверенно. Прошёл год или два. Я уже делал двадцать восьмой или двадцать девятый бумеранг. Кидал я их уже не только как получится, но и как мне этого хотелось. «Восьмёрку» в воздухе? Нет проблем! Две петли? Запросто! Одна петля и спуск маятником? Ещё легче! Уже и многие из моих друзей и одноклассников худо-бедно могли бросить бумеранг как положено.
Но мне не давал покоя ещё один вид бумерангов. Прямолетящий. Тем более, что в журнале говорилось, что его кидали даже за 250 метров, что было настоящей фантастикой при том, что мировой рекорд в метании копья был каких-то шестьдесят с чем-то метров. Наконец, я решился. Но в журнале не было сказано, как делать такие бумеранги. Был только невзрачный рисунок. Тем не менее, я уже кое-что понимал в бумерангостроении.
Сделав и не найдя никого, кто бы мог пойти со мной на испытания, я вышел на пустырь, поглядел на его размеры, позволяющие не зашибить никого, замахнулся и бросил. Бумеранг полетел. Он летел и летел. И, чем дальше он летел, тем меньше у меня было сил в ногах. Я и раньше слышал, что такое возможно, а тут... В конце пустыря метров в сто длиной был киоск по приёму стеклопосуды и там толпились в очереди под забором местные алкаши, вездесущие бабки и прочие желающие получить немного денег за сданные пустые и целые бутылки.
Киоск был ещё закрыт, очередь смиренно сидела под высоким сплошным забором, а бумеранг летел. У меня перед глазами уже мелькнули видения похоронной процессии, милицейского «бобика», а бумеранг всё летел. И на самом деле летел прямо. Закричать? А что это даст? Побежать? Куда? И я просто тоскливо глядел вслед всё удаляющейся деревяшке и молчал.
Наконец бумеранг прилетел к забору, врезался рукояткой в самый его верх, переломился пополам и рухнул вниз на это собрание работников вторсырья, не принеся с собой, к счастью, никаких увечий. Только тут я вспомнил, что надо дышать. И задышал. Повернулся и ушёл домой. В самом деле! Не мог же я пойти и сказать, что это я швырнул деревяшку на расстояние превышающее мировой рекорд в метании копья. Но больше никаких бумерангов я не делал.

12 Дуплет

Если в начале последнего школьного года меня на полном серьёзе спрашивали учителя, собираюсь ли я заканчивать школу, то к концу я решил самостоятельно вывести себя в «хорошисты». Способность запоминать уверенно осыпала меня твёрдыми «четвёрками» к концу учебного года и экзамены не были в этом отношении исключением. За два-три дня отдыха перед следующим экзаменом я пролистывал сосредоточенно необходимые учебники и спокойно, без всяких шпаргалок, шёл на сдачу.
Прийдя домой, я вижу предка сосредоточенно изучающего книжку правил дорожного движения. К чему бы это?
   - Чего это ты за правила взялся?
   - ГАИ приехало, надо сдать на права.
ГАИ – это серьёзно. В деревне в глухой тайге, не связанной с цивилизацией никакими дорогами, в ста километрах от райцентра, где девяносто водителей мотоциклистов из ста ездят без прав, ГАИ – это было настолько серьёзно, что всякий вменяемый владелец транспорта всегда держал наготове медицинскую карточку для сдачи экзамена на права. Была такая карточка и у меня. Как и всю молодую поросль страны, меня готовили быть защитником и не стеснялись для этого оторвать от учёбы, дабы освидетельствовать на предмет годности и я, захватив с собой бланк медкомиссии, получил два освидетельствования за раз.
   - У нас есть ещё одна книжка правил?
   - Есть, но она уже не действительна. Правила изменились и я только что купил новую.
Уже в то время ГАИ начинала быть паскудной и меняла правила игры и проезда по улицам, для того, чтобы больше штрафовать проштрафившихся.
   - Закончишь читать, дашь мне.
   - Ты к экзаменам в школе готовься. Да и не закончу я сегодня.
Тоже логично. Но не для меня. Попросив, чтобы отчим разбудил меня, когда закончит, я завалился спать. Утром я проснулся рано, вспомнив во сне, что меня не разбудили. Помянув нехорошим словом басовито храпящего члена семьи, я нашёл книжку правил и добросовестно перелистал страницы. Запоминание прошло успешно.
В назначенное время в помещении отдела милиции в два потока сорок два желающих прошли экзамен на знание правил. Я вышел вместе со второй группой и присоединился к мужикам, которые гордо расправив плечи объясняли друг другу правила дорожного движения. На крыльце показался гаишник с пачкой экзаменационных листов. Засунутый в середину палец отделял жидкую стопку от другой – более толстой.
   - Нонче несдавших мало, - выдохнул кто-то из мужиков в толпе.
Гаишник услышал и засмеялся.
   - Нет, нонче сдавших мало, - и зачитал восемь фамилий счастливчиков, среди которых был и я. Разочарованный гул, сменился нервным всеобщим закуриванием. Отчим тоже не попал.
В лёгком трансе от такой неудачи толпа окружила волейбольную площадку возле «пожарки», где была палкой на земле нарисована восьмёрка и стали искать транспорт для сдачи. Но мотоциклов не было. Побоявшись приезда гаишника, мужики благоразумно пооставляли свои мотоциклы дома. Проблема решилась с помощью одного пожарника, который был среди сдавших теорию, и притащил из пожарки свой мотоцикл. В этом транспортном средстве, похоже, не было ни одного подшипника. По крайней мере рулевая колонка болталась, как конечности у эпилепсика. Из восьми сдавших первую часть экзамена, практику сдал один – хозяин мотоцикла. Тут уже офигел сам гаишник.
Но, к счастью, мужики, которым посчастливилось угадать по десять правильных ответов в экзаменационных билетах, сдаваться не собирались. Ночлег, ужин и прочие удовольствия для гаишника были организованы добротно и быстро с условием, что утром мы можем повторить практический экзамен на нашем транспорте, если он, разумеется, без коляски.
   - Никаких прав! У тебя экзамен по литературе! – было заявлено мне дома.
Это я знал и сам. Более того, и на права и на литературу надо было идти в одно и то же время. Я решил, что сдача на права для меня важнее и пошёл к моему самому лучшему знакомому, который давал мне покататься на его мотоцикле ещё в те времена, когда и сам мотоцикл был редкостью и он мне с удовольствием протянул ключи от «Восхода».
Наутро волейбольная площадка удостоилась того, что её добросовестно укатали всеми видами транспорта. От «Вятки» до «Урала» без коляски. Сдали все.
Домчавшись до дома, я умылся переоделся и успел на экзамен по литературе среди последних. Беру билет – Лермонтов. Ну, делать нечего, чё мы Лермонтовых не видали, что-ли? Рассказал. А наизусть? Нате вам наизусть, кусок из «Витязя в тигровой шкуре». А ещё?
   - А зачем ещё? - спрашиваю.
   - Ну, как же? Это же величайший русский поэт!
   - Если бы этот поэт знал сколько я, он был бы ещё более величайшим, - нагло заявляю я, - А он даже вальса, как Грибоедов, не сочинил. И ни химии, ни физики не знал.
Не могу сказать, как подействовало моё отношение к величайшему поэту на преподавателей, но «четвёрку» я получил. А дома меня ещё и новые права ждали.

13 Память.

Школа принимала своих первых учеников. Везде блестела свежая краска, Новых маленьких учеников не было видно из-под букетов цветов, которые они держали в руках. Белые рубашки и белые фартуки вместе с тёмными брючками и коричневыми платьицами медленно расходились по группам, которые учителя собирали в разных местах вокруг здания школы. Наконец, всё разделились: родители в одной стороне, их дети-ученики - в другой. Все классы выстроились в более-менее прямую линию и началась первая линейка. Даже лес, подступивший к самой школе притих от такого праздничного настроения.
Маленькая Верочка с колокольчиком в руке позвонила на самый первый урок в новой школе. Верочка не была первоклассницей. Она шла уже во второй класс. Но именно ей было доверено дать первый звонок. Объяснялось это просто: её папа был заведующим продскладом ОРСа. ОРС – это отдел рабочего снабжения. И учителя, вместе с директором, это знали. Они, будучи детьми военного голода, точно знали, с кем надо водить дружбу. Не со всякими директорами или парторгами, не с начальниками вокзала или милиции. Дружить надо с тем, у кого жратва. Страна ещё залечивала раны войны. Для этого нужен был лес. Много леса. Поэтому, ОРС снабжал рабочих лесозаготовок лучше, чем рабочих больших городов. В магазинах не было только птичьего молока. Хотя, нет, «Птичье молоко», всё-таки, было. И всем этим и занимался папа Верочки.
Несмотря на отдельные недостатки, которые есть у всех и каждого, её папа был очень честным человеком. Он не воровал и не создавал вокруг себя блата. При нём не было понятия «достать дефицит». Этого дефицита тоже не было. И, несмотря на мизерные зарплаты рабочих лесокомбината и всего посёлка, даже его семья с многочисленными братьями всегда только покупала продукты в магазинах. Но зарплаты и на самом деле были мизерными. Выжить на них, да ещё и с малыми детьми было невозможно. Все занимались огородами, разводили домашнее хозяйство. Все. И учителя тоже. Потому что никто не носил им подарков, никто не приглашал получить наборов с заднего крыльца магазина. Обычная нищета послевоенного времени, от которой нет защиты ни у кого, ни у рабочего, ни у учителя, ни у их детей.
Так прошло 10 лет.
К концу десятого года, уже выросшего в высокого парня Серёжу не допустили до экзаменов и выпустили из школы со справкой о прослушивании курса школы. Не объяснили при этом причин. Не предупредили заранее о возможности такого. Просто выгнали со школы за неделю до экзаменов и всё. Объяснялось это просто: Серёжа был братом Верочки и сыном всё ещё заведующего продскладом ОРСа.
Это был посыл: «Мы не забыли, мы помним!».

Месть.

Во времена Советского Союза, чтобы быть директором, нужно было иметь высшее образование, быть членом партии, быть морально устойчивым. У него было всё вышеперечисленное. Более того, он заранее знал, что будет директором: потому что в школах все преподаватели – женщины.
Директор любил свою работу. Любил свою школу. Эту любовь он зачастую путал с самодурством и переставал отличать учеников от учителей. Учителя – молоденькие девчонки, закончили институты и по распределению попали на отработку в Тьмутаракань и, как плохие солдаты, отсчитывали дни до окончания отработки, чтобы вернуться обратно в ту жизнь, где театры, нормальные танцы, много молодёжи. Дождавшись момента, они писали заявление на увольнение и шли к Директору. Но он не собирался просто так расставаться с нужными кадрами, не собирался ослаблять педагогический коллектив. Первым делом он разрывал лист заявления пополам, затем уговаривал, запугивал, льстил, угрожал написанием плохой характеристики за непонимание политики партии...
Молодые девчонки-учителя ломались, паниковали, впадали в истерику и... оставались работать дальше с тайной надеждой выйти замуж за какого-нибудь молодого инженера, попавшего в эту самую Тьмутаракань по распределению или, на худой конец, отбить ухажёра у какой-нибудь из бывших учениц.
Директор был доволен сильным и комплетным педагогическим коллективом.
Шли годы. Страна, забыв чего надо было построить, начала переделку того, что уже было сделано, но делала это так неуклюже, что напоминало снос всего и вся. Среди этой неразберихи стали вдруг и выбирать директоров педколлективов. Бывшие девчонки не забыли унижения, которому они подвергались в кабинете у Директора. И он перестал им быть после первого же голосования. Опешив от такой чёрной неблагодарности, он ещё попытался внести свежей мысли в дела другой школы, но это была последняя попытка умирающего лебедя. Годы взяли своё и полный сил мужик просто ушёл на пенсию.
    «Да нет там ничего хорошего в той школе», - говорит он теперь в разговоре, зачёркивая как саму тему школы, так и годы в ней проведённые.
P.S Пьяные мальцы устроили драку на вокзале. И среди них выделялся особой жестокостью сын Директора. «Эх!» - сказала своей соседке какая-то женщина, ожидающая поезда, - «Других-то воспитывал, а своего упустил!».

История.

На дворе был 197... год. Двор был школьным. В школе были классы. В классе сидели мы и играли в морской бой, чтобы не мешать историчке рассказывать тему. Вдруг мой напарник по баталии встрепенулся, услышав про то, как коварные монголы применяли стенобитные машины для овладения городами-крепостями русскими.
   - Ага! – воскликнул он, - коварные деты пустыни Гоби притащили их по Сибирскому тракту, по которому до сих пор можно только зимой проехать.
   - Если б ты хорошо знал историю, - парировала историчка, - То обратил бы внимание, что что на Руси было ТАТАРСКО-монгольское иго.
   - Да, я помню, - сказал Славик, - Вот, только, не помню на каком языке они между собой общались: на татарском или монгольском.
   - Ну, что ты, Слава, - я укоризненно покачал головой, - Они перед 300-летним нападением прошли ускоренный курс русского языка и общались между собой и с покорёнными русичами, как немцы: «матка, млеко, яйки».
   - Я, я. Их ферштее, - Славик всегда успешно схватывал идеи на лету, - Хенде хох, гитлер капут...
Историчка схватила указку и постучала ею по столу.
   - Прекратите этот балаган! Вас послушать, то и Великой Отечесвенной войны не было и Октябрьской революции – тоже.
Мы со Славой поглядели друг на друга, потом в окно на школьный двор. На дворе был 197... год.
   - Бэ-восемь!
   - Мимо.

Войнушка

Мы играли в войнушку. Как и все дети послевоенной поры. В игре были «наши» и «немцы». Разумеется, мы были «наши». Сейчас забавно вспоминать, что у противоположной стороны было такое же деление. Они – «наши», а мы – «немцы». Правила и место игр были всегда разные. Места в деревне хватало. Если не хватало, то баталии разыгрывались в окружающем лесу, на берегах речки. Но, тогда в правилах обговаривалось, например: от школы до дамбы и от огородов, до протоки.
Несмотря на множество фильмов о войне и книг на туже тему, мы никогда не ходили в атаку развёрнутым строем, не отступали под напором неприятеля. Будущий «рембо-Сталлоне» ещё ходил в школу с сопливым носом, а мы уже умели просачиваться через боевые порядки противника, делать засады, нападать для захвата «языка», громить вражеские штабы, когда они оставались без прикрытия. Редко баталии доходили до рукопашных, но и стрельба была «настоящая». Никто из играющих не имел права стрелять бесшумно. За это проштрафившийся немедленно изгонялся из игры. Поэтому, прицелившись, или стреляя навскидку, нужно было крикнуть «бах» или «та-та-та», демаскируя себя для других вражеских бойцов, которые могли слышать «стрельбу».
Наша хитрость и изощрённость в игре до сих пор не описана в книгах и не показана в кино. У нас были и разведчики-нелегалы и предатели по-нарошку. Иногда предателем становился, сам не зная того, новенький пришедший играть чуть позже и не знавший всех правил. И это приводило к тому, что потом он дулся на своих товарищей и товарищей-«не наших» за то, что его использовали в войнушке не так, как ему хотелось бы.
Продолжались наши войнушки с утра и до обеда, а, иногда, и гораздо дольше, потому что играли мы далеко от дома и не было необходимости идти домой, потому что родители были на работе и не всех из нас ожидало что-то приготовленное. Тут нас выручали куски хлеба, заранее захваченные на войнушку. Мы сдобряли хлеб, печёными ракушками, обжареными прямо в пламени пойманными рыбками и дикорастущим луком. В войнушку играли все. Но по возрастам. Младшие, при этом, и не делились на «наших» и «не наших». Им было достаточно «пострелять» по невидимому врагу из самодельных пистолетов и ружей, вырезанных и веток деревьев.
Ребята постарше, играли так, как положено. А самые старшие рубились по-настоящему на шпагах и саблях, сделанных из кусков арматуры на строящейся эстакаде будущего лесокомбината. Мы же с завистью могли лишь наблюдать за ними, забыв про наши игры, и обсуждать эти баталии после окончания. Нас в них не брали.
Сейчас, вспоминая те игры, непонятно как нам удавалось не получить при этом никаких травм. Ноги, пробитые гвоздями, ободранные локти и колени, шишки и синяки были всегда не в счёт.

Библиотека.

Как только мои одноклассники научились читать, нас повели записываться в школьную библиотеку. В библиотеке нам разрешили выбрать по одной книжке со стола, который специально для нас и поставили. Я быстро попрочитывал все глупые книжки про бычка, который качается на ходу, про идиота с улицы Бассеянной, который не знал, что в поезд надо садиться, когда к нему паровоз прицеплен. Потом я отошёл к стеллажам, на которых стояли настоящие книги и сразу же схватился, как сейчас помню, про пацана, который воевал с пиратами за сокровища. Но, когда подошла моя очередь на запись, библиотекарша отобрала эту книжку, сказав, что мне это ещё рано и дала мне другую, не толще тетрадки, в которой была написана глупость про то, что таракан из подворотни собирался есть зверей, а они этого боялись.
Пока мне записывали эту книжку, я сказал, что брать её не буду, потому что я только что её прочитал. Мне начали предлагать другие книжки, но я их успевал прочитывать до того, как библиотекарша успевала обойти свою стойку и сесть на стул.
К счастью для меня, моя учительница сказала библиотекарше, что мне можно дать книжку потолще, но про пиратов мне опять не дали, а вручили про двух мальчишей. Пока мы шли до класса, я её уже прочитал. В классе я спросил учительницу, можно ли поменять книжку. Но она сказала, что нет, потому что для первых классов можно менять книжки только один раз в неделю.
Я отдал ей книжку и сказал, что лучше буду дома роман-газеты читать и в библиотеку ходить больше не буду.
У нас была хорошая учительница. Она после уроков сходила со мной ещё раз в библиотеку и я там получил-таки книжку про сокровища и пиратов. Но через два дня мне отказались поменять книжку, говоря, что дети не могут так быстро читать. И в дальнейшем, мне приходилось приходить в библиотеку за книжкой, делать вид, что я выбираю, а на самом деле прочитывать одну-две книжки, потом я брал другую, записывал и уходил. Так я учился быстро читать.
Потом, когда я стал взрослым, я прочитал эту мою первую библиотечную книжку на многих языках, включая и оригинал. «Treasure island» стала моей настольной книгой.

Ловись рыбка...

Мужики все дела начинали с незатейливого ритуала с простыми присказками типа «ну, за начало» или «чтоб хорошо закончилось». Зачастую этим же и заканчивали. Но дела, правда, делали. В этот раз их делом было сходить на рыбалку. Жёны не только отпустили безропотно своих мужей, но и дали им общественную нагрузку. Общественной нагрузкой были мы: дети в возрасте 4-5 лет.
Приехали на моторной лодке на берег озера. Начали выгружать. Мы, разумеется, бросились помогать. Сразу нас приметили.
   - Это не трогай!
   - Куда потащил, это не туда!
   - Не путайся под ногами!
   - Да займите же кто-нибудь детей!
   - Чем их занять?
   - Чем-чем! Мы же на рыбалку приехали. Дай им удочки в руки.
Нас поставили лицом к воде, дали в руки удочки, насадили червяков на крючки и сказали следить за поплавками. Мы замерли. Замерли и поплавки в тёмной вечерней воде.
   - А у меня шевелится, - сказал я пробегавшему мимо дядьке.
   - Где? – заинтересовавшись, он повернул голову, - Подсекай! Подсекай! Дёргай!!!
Услышав понятное слово, я дёрнул. Наверное, рыбе мой рывок не понравился, потому что она тоже дёрнула и я полетел в воду. Дядька в прыжке поймал меня до того, как я окончательно расстался с землёй. Он вытащил сначала меня, потом удочку и снял с крючка большого, во взрослую ладонь, карася.
Поправил мне червяка и я забросил удочку. Поплавок тутже пошёл ко дну. Я дёрнул и отправился по уже знакомому маршруту воздушным путём в сторону воды. Дядька повторил операцию по перехватыванию летящего детского тела, снятию карася с крючка и запричитал во весь голос.
   - Не, ну что делает! Ну, что делает...
На шум собрались все взрослые. В этот момент нырнул попалавок у другого малыша. Но он, видя мои полёты, лишь чуть поддёрнул удилище и побежал с ним от воды, выволакивая на берег ещё большего карася, чем были у меня. Зависть охватила мужиков.
   - Так,.. вы тут... пойдите, поиграйте.
Забрали у нас удочки, расселись на берегу и начали гипнотизировать качающиеся на волнах поплавки. Поплавки покачались-покачались на воде и замерли до самой темноты. Больше рыбы в этот день никто не поймал. Уже в темноте нас накормили, напоили чаем и уложили спать в шалаше. Засыпая, я услышал тихий мелодичный звон и голос «ну, за то, чтобы завтра ловилось».

оглавление на главную