Заглянув на парашютные сайты, я вдруг пришёл к мысли описать свои прыжки. Тем более, что было это так давно. Уже многих просто нет с нами. И, чтобы не перегружать память воспоминаниями, постараюсь избежать имён. Просто будет Лётчик, Инструктор, Ученик. Или Парашютист.

16 января 19…давнишнего года. Мороз и солнце - день чудесный! Наконец закончились наши 72 часа подготовки и прошёл день укладки парашютов, и мы на поле. Помогая друг другу, застёгиваем карабины подвесной системы. С лёгкой завистью смотрим на спортсменов, которые, в отличие от нас, расхаживают по старту со своими нетяжёлыми парашютами. А мы, как навьюченные мулы, стоим загнувшись, удерживая 21 с половиной кг на спине, да ещё 7 кг спереди. Добавить к этому ватные брюки и куртку и каску. Валенки, привязанные бечёвками к ногам, завершают эту идиллическую картину.

Я с некоторой гордостью вспоминаю, что распустил ножные обхваты и это позволяет мне ходить почти как спортсмены. С прямой спиной. Да ещё и пошучивать над своими товарищами, согнувшимися в три погибели.

В самолёт и полетели. Набираем высоту и открывается дверь. Струя холоднющего воздуха врывается в салон АН-2 и, подняв с пола снежную крупу, осеивает ею наши лица. Да, мелькает мысль, не вспотеем.

Самый тяжёлый из нас прыгает первый. Один. Я сижу возле двери и вижу, как он, зажмурившись, выскакивает из самолёта. Самолёт тут же делает вираж и я не вижу его больше. Инструктор захлопывает дверь и, присев на корточки, смотрит в иллюминатор.

Мой товарищ хлопает меня сзади по плечу: раскрылся. Конечно раскрылся, думаю я, иначе и быть не должно. Ну уж я-то не буду глаза закрывать. Снова два коротких гудка и уже моя очередь вставать. По команде Инструктора я ставлю ногу на обрез двери и тут же отдёргиваю её обратно: из валенка мгновенно выдуло всё тепло.
    - Чего испугался? - кричит, перекрывая гул мотора, Инструктор.
    - Я не боюсь. Просто холодно…

Закончить диалог мы не успеваем, потому что гудит сирена и я, сильно оттолкнувшись, прыгаю головой вниз. Слышу быстро удаляющийся рёв мотора и вижу, как моё падение сопровождает оранжевый шлейф, затем он закончился и к нему добавились стропы.

Пучок похлопывает меня по ноге и удлиняется, удлиняется. Словно огромная сильная рука схватила меня за шиворот и резко перевернула ногами вниз. Лямки ножных обхватов, ринулись кверху и, прихватив по дороге штанины ватных брюк останавливаются там, где ноги теряют своё название.

Запаска, до этого бывшая где-то внизу, вдруг со всего размаха бьёт меня в подбородок, но я этого уже не чувствую. Ой, дурак! Ой, кретин! Зачем тебе всё это нужно было? Ой!

Ничего нет, кроме боли. Жил себе жил. Всё было нормально. Стрессу захотелось. Ой, урод! Но учеба была не зря. Почти автоматически отсоединяю страхующий прибор от раскрывающего устройства запасного парашюта и осматриваю пространство выше меня.

В двухстах метрах выше вижу моего товарища. Машет руками, хлопает ногами. Ты вот балдеешь, а мне вот совсем не радостно. Но, проходит боль, и я уже вполне осознанно залезаю на лямку подвесной системы. И уже могу и вниз посмотреть. И вправду красиво.

А земля, до этого неподвижно белевшая внизу, уже стала надвигаться на меня. Что? Это всё? Так быстро? Эх, жалко. Снежный ковёр мягко толкает меня в ноги и я валюсь на спину. Даже не провожаю взглядом падающий купол и, ещё лёжа, начинаю расстёгивать карабины. Вскакиваю на ноги и первым делом затягиваю до упора злополучные обхваты.

2. Спортивный разряд.

Если третий разряд по парашютному спорту давался автоматически при выполнении трёх прыжков, то на второй нужно было уже участвовать в соревнованиях на точность и выполнить два прыжка с удалением не больше шестидесяти метров. То есть, два раза попасть в тридцатиметровый круг. И начались соревнования. Более или менее вся наша группа выполняет норматив. И только я на первом прыжке улетел куда-то за три сотни метров от того места, где надо было приземлиться.

Все с непониманием глядели на меня. Из группы, в которой я занимался, только я прыгал на спортивном парашюте, а остальные на перкалевых первоначального обучения и вот такое. Я и сам понимал, что делаю что-то не так. Но голова отказывалась производить какие-либо расчёты. Второй прыжок. Я опять врезаюсь за зачётным кругом и с горечью наблюдаю, как в круг приземляются мои товарищи. Судья соревнований, то ли в шутку, то ли в серьёз отмеряет метры, которые оставили меня за бортом выполнения норматива. Насчитывает пятьдесят метров.

Почти уже все выполнили норматив и радостно гомонят на старте. Те, кто ещё не уложился в разряд, готовятся к третьему прыжку. Последний шанс. А у меня его нет. Мимо меня, укладывающего парашют, проходит инструктор и не останавливаясь произносит.

- Норматив второго разряда - шестьдесят метров. Если сейчас не прийдёшь в десятиметровый круг, лично надаю пендалей отсюда.

Я уже и без пендалей готов бежать, куда глаза глядят. Сажусь в самолёт выполнять последний прыжок в своей жизни. Никто на меня не обращает внимания, словно уже и вычеркнули из всяких списков. Динамический удар при раскрытии приводит меня в чувство. Ну, давай же, говорю я сам себе. И строю зигзаги в воздухе, обрабатывая ветра разного направления, чтобы выйти на последнюю прямую. Выхожу, притормаживаю, осаживаю парашют и ровно-ровно приземляюсь в центр круга, не попав, правда, ногой по "пятаку".

- Ноль метров, тридцать сантиметров! - громко объявляет судья на приземлении.

- Ну как так можно прыгать? - спрашивает меня инструктор, обещавший пендалей, - Два "вне круга" и ноль. Никакой стабильности.

Самолёт задрал хвост и свалился в крутую спираль, похлопывая перегретым мотором, винт которого раскручивается на авторотации.
    - Начальник! Парашютов не хватает.
    - Да? - Руководитель полётов потянулся за микрофоном,
    - ... ответьте Полянке!
    - Ответил -, прохрипел динамик.
    - Все прыгнули?
    - Нет. Выпускающий лежит на обрезе двери. Его тошнит.
    - Чего? -, Руководитель посмотрел на меня. Я недоумённо пожал плечами... Я, вроде бы, здесь.

Нашу беседу прерывают взрывы смеха. Пришедшие парашютисты обсуждают свой первый прыжок. Пришёл и наш герой. Инструктор, уже отмывшись и выпрямившись, направляется к группе. Все расступаются и они остаются друг против друга. Пузатый большой и маленький худенький. У одного свирепая маска, а у другого рот до ушей.
    - Ну ты..., - начал Инструктор, но, не найдя подходящего слова, замолкает, - Ну ты..., - протянул было руку, потом втянул носом воздух и, шагнув вперёд, похлопал малыша по плечу:
    - Молоток! Я бы так не смог.

4. Остановившееся время.

Приехали мы, как-то, всей парашютной командой в аэроклуб. Знакомиться. Народ тут же прыжки организовал. Во время тоталитаризма это было запросто. Летаем прыгаем, разговариваем, обмениваемся опытом. Вот очередной подъем на "тридцатку готовят. И меня приглашают. Мне два раза повторять не надо. Увеличиваю скорость укладки и, надевая на ходу подвесную систему, иду в сторону линии осмотра одним из первых. Подхватываю свой запасный парашют... Ничего себе! На нем нет моей личной колодки с высотомером и секундомером.

Я слушаю и не слышу эту научно-обоснованную гипотезу, потому что мне становится грустно от мысли, что я во время выполнения сальто не на землю посмотрел бы, а на свой-чужой секундомер.

5. Юбилей.

Из-за того, что мне предстоит дальняя командировка, я прыгаю почти в каждом взлёте. Все мои ученики участвуют в укладке парашютов. Хочу закончить седьмую сотню прыжков. К полудню у меня уже 16 прыжков и я готовлюсь сделать юбилейный.

    - Давайте отметим это событие! - заявляет Старший тренер клуба, - Делаем кольцо из десяти человек.
    - И где ты эти десять наберёшь? - интересуюсь я
Про то, что даже инструктора не прыгали ещё с кольцом более чем из четырёх я дипломатично молчу.
    - Без проблем! Шесть инструкторов и четыре перворазрядника. Надо начинать учиться. Командир! Сможем подняться на четыре тысячи?
    - Сможем, а что?
Пока Тренер объясняет цель прыжка, Командир смотрит, почему-то, на меня. В глазах читаю немой вопрос. Но вступать в перепалку не собираюсь и иду укладывать парашют. Внутри появляется чувство, что нам будет дорого стоить этот мой юбилейный прыжок.

Подходит моя подруга:
    - Мне Старший сказал, чтобы я готовилась на кольцо из десяти с четырёх тысяч.
    - Я бы тебе не советовал.
    - А я хочу.
    - Ну дак какого ты...? Иди и готовься!

Надулась и отошла. У меня в голове полная неразбериха. Сейчас, блин, заюбилеимся! А инструктора, тем временем радостно суетятся, снимая грузовую дверь "антона". Зовут всех примериться к новому раскладу. Идея меня пугает изначально: все кроме меня, кто имеет опыт колец, будут догонять платформу, а я ещё с двумя инструкторами буду её формировать с тремя перворазрядниками, которые, кстати, и акробатический комплекс крутить ещё не могут. Кошмар! Более того, они - девчонки.

Успеваю вставить свою идею-фикс: встаю спиной к дверям и забираю к себе самых сильных девчонок, которые смогут хорошо оттолкнуться от порога. Прошу двух оставшихся инструкторов, которые будут стоять напротив с одной перворазрядницей между ними:
    - Ребята! Не толкайтесь сильно. Наоборот, придержите вашу и вываливайтесь, когда мы вас выдернем.

Пообещали. Грузимся в самолёт и набираем высоту. Летом на высоте 4,5 км минусовая температура. Стою весь задубевший, высунув зад из двери. Держу за руки двоих девчонок. Двойная сирена. Хор голосов:
    - Поз-драв-ля-ем!!
И по длинному сигналу я изо всех сил толкаюсь от двери и, как штангу подрываю на себя своих подопечных. Из-за непривычного положения, они, как мёртвые. Но, зато трое напротив очень резво покидают самолёт и перелетают через нас, укладывая "платформу" на спину. Успеваю увидеть четыре одиночные фигуры, летящие на нас сверху. Времени на разглядывание нет. Выпрямляю ноги, чтобы перевернуть платформу в нормальное положение. Но не тут то было! Все перворазрядницы, как по команде, группируются и всё наше кольцо схлопывается в одну большую кучу. Я даже не смотрю на высотомер, меня стиснули с двух сторон парашюты.

Бросаю руку одной из своих девчонок и, упёршись ногами во всю эту новую фигуру групповой акробатики, вытягиваю за лямку другую. Отшвыриваю её как можно дальше и тяну вторую. Бросаю эту акробатку в другую сторону. Инструктора, не сговариваясь оставляют третью мне и я успеваю развернуть её головой от себя. Заламываю девке руки, чтоб получилась стрела и, развернувшись, бросаюсь наутёк.

Кто-то сверху падает мне на ноги. Оборачиваюсь: инструктор с довольной физиономией. Гляжу на высотомер: 1300! Перехватываю его за руки и отталкиваю от себя, показывая: открывайся! Взгляд вниз. Твою маму! Подо мной трое падают держась за руки! Рву кольцо почти не смотря вверх.

Под куполом делаю спираль, оглядывая пространство. Все находятся довольно далеко друг от друга, парашюты раскрыты. Смотрю вниз. Вот только этого нам и не хватало! Планирующий парашют, сцепившись с УТ-15 и закручивая его, висит прямо подо мной. На "утэшке" моя подруга. Высоты на отцепку мало. Да и как они будут отцепляться ума не приложу, потому что на втором парашюте ещё одна девчонка.

Подтягиваюсь на правой группе строп, обрушивая парашют в максимальное снижение. Мне сверху хорошо видно, что их приземление будет на стройку. И что гораздо хуже, проекция идёт на куски бетона, брёвна и открытые бочки.

Но девчонки довольно быстро успеваю загасить один парашют и снижаются на втором. Каким-то чудом приземляются на единственную кучу гравия среди всего того безобразия, которое я обозреваю сверху. Я бросаю экстренное снижение и с хорошим прицелом приземляюсь там же.

Всё обошлось одним только синяком на заднице у той, что приземлилась первой.

6. Закон курятника.

В аэроклубе среди всей когорты инструкторов только я не родной. Не из этой деревни. Кстати, поэтому и я, в общем-то, и не штатный инструктор, а на общественных началах. Но меня терпят за мой опыт и за то, что у меня больше всех учеников. На которых зачастую и отыгрываются, вымещая своё отношение ко мне.

Иерархия построенная по принципу личной преданности руководящему составу похожа на мафиозный клан. Ещё за год до поездки на зональные соревнования всем известно, что в составе команды будут все инструктора клуба и самые-самые лучшие. Не в спортивном отношении, конечно. Мне в лучшем раскладе будет место только для поездки в личном зачёте.

Однажды у меня появляется идея и я задолго начинаю осуществлять её. Подглядев у одного из своих учеников данные хорошего акробата, я строю для него индивидуальную программу подготовки. Результат превышает все ожидания. На первенстве края, перед самой поездкой на первенство зоны, малыш-второразрядник в индивидуальной акробатике обходит двух мастеров спорта и занимает третье место.

На руководство клуба это не производит никакого впечатления. Места для поездки давно распределены и менять нечего. Я влезаю в этот план ещё с одной идеей: я еду судьёй, чтобы повысить свою квалификацию перед подачей документов в федерацию для присвоения республиканской категории, а малыш будет выступать в личном зачёте. Без особого энтузиазма идея принимается.

Всеми нервами чувствую, что в воздухе запахло грозой. Когда я тащил на себе всю подготовку новичков, оставляя инструкторов свободными для собственных прыжков и тренировок - это никого особо не беспокоило. Но, теперь, когда мои ученики начали продвигаться на зарезервированные только для своих места, реакция отторжения была заметна. Сразу все по-другому посмотрели на тех, кого тренировал я. Плотная ровная и умная группа. Бери любого и делай из него мастера. В сто прыжков делают то же, что и другие любимчики в триста с лишним.

На первенстве Зоны Д.В. ничего выдающегося не происходит, если не считать того, что, как сказал главный судья соревнований, был первый случай в последние годы советского парашютизма, когда судья с первой категорией судил в качестве старшего судьи упражнение (положено было только с республиканской) и получил при этом отличную оценку. Разумеется, что этим судьёй был я.

Команда клуба занимает второе место, проигрывая в основном из-за психологической подготовки: каждый любимчик считает себя лидером и соответственно так себя и ведёт. А по возвращении домой, разыгрывается финальная часть действия.

Прийдя после работы на лётное поле, где идут прыжки и не успев ещё и поздороваться я натыкаюсь на небрежно брошенную фразу Старшего тренера.
    - Прыгнул я на твоём крыле. Это просто ужас какой-то! Как так можно его зарегулировать?

Командир звена смотрит на меня так, словно видит впервые.
    - В чём дело?

Я не собираюсь говорить, что моё крыло отрегулировано строго по инструкции к парашюту. Потому что понимаю: с советским спортом завязано окончательно. И, если я позволю сморщить себя сейчас, мне уже никогда не отмыться.
    - А в чём дело? - вопросом на вопрос отвечаю я, - Парашют вот он. Берите и регулируйте. Я больше не прыгаю.
    - А! - руководство сразу теряет ко мне интерес.

Это был первый случай, когда я не пришёл на разбор прыжков в конце дня. Все малыши, и мои и другие, посидев в классе и притихнув, выходят на улицу. Проходят мимо, пытаясь заглянуть мне в глаза.

    - А что? У нас сегодня разбора не будет? - спрашивает один.
    - А разве Старший вам его не провёл?
    - Поня-атно, - растягивает слово малыш.
Каждому из них оставалось от одного до нескольких месяцев занятий в этом клубе.

Постскриптум:
    - Вова! Если б ты видел, как они орали друг на друга, - рассказывает мне один из моих коллег через год, - Всё искали виноватого. Того, кто настоял не посылать твои документы на присвоение тебе республиканской. Ведь за это давали три балла в общем зачёте. А всего два их отделяло от первого места в общесоюзном соревновании.

7. Коалиция.

Памяти Светы Сергиенко.

Не было в клубе более безобидного существа. Даже на разносы Света реагировала беспомощной улыбкой, после которой только законченный идиот мог продолжать на повышенных тонах. А уж её неповторимые приземления! Это надо было видеть. Но видеть могли не многие. Не хватало силы духа.

...Очередной заход Светы на "пятачок". Старый инструктор стоит рядом со мной и подсказывает в полный голос чего-то. За мгновение до касания земли, он резко отворачивается, закрывает лицо руками и вскрикивает:
   - Ой! Мама!

Света ставит ногу почти на круглый диск в центре круга, а затем складывается как деревянная куколка и бьётся каской об песок почти в том же месте, где и поставила ноги.

Инструктор отнимает руки от лица и глядит на меня.
   - Приземлилась? Живая?

Я киваю утвердительно. Он поворачивается к ней и ласково:
   - Молодец, Светочка, но попробуй в другой раз пожёстче ножки поставить.

Света стоит счастливая, на щеке прилип песок, с улыбкой слушает замечания по прыжку.

Её бы давно выгнали, если бы не тот энтузиазм и безотказность, с которыми она бралась за любую общественную работу в аэроклубе. Но она тоже была неродным ребёнком этой деревни. И на свою беду прогрессировала в парашютизме. Что было совсем не по нраву толстой бабище, бывшей чемпионке Вооружённых Сил, исполняющей обязанности старшего тренера и, по праву родственницы руководства, занимающей постоянное место в команде клуба. Была бы её воля, толстозадая с треском бы вышибла Светку за входную дверь, но сто килограмм авторитета боялись командира звена.

В тот день была назначена проба на совместимость в групповом прыжке. Шла подготовка к зональным соревнованиям. Девок было несколько на вакантные места в команде, но явных лидеров только трое. Я уже успел отметить, как плохо прыгает вся группа из-за явной борьбы на вынос из команды лишнего тела. Краем глаза замечаю, что спортивный центнер о чём-то шепчется с одной из парашютисток. Потом тренерша подошла ко мне.
   - Возьми Свету на какой-нибудь интересный прыжок. А то она нам группу разбивает.

"Да, - думаю, - Знаешь, к кому подойти. Попробую я, только, отказаться! Командир звена не упустит случай сказать, что я не участвую в подготовке на соревнования. Да ещё и игнорирую указания Старшего Тренера".

Света уже стоит на линии осмотра. Вся напряжённая, в борьбе, в раздумьях.
   - Свет! Давай этажерку построим?
Загорелись глаза у девчонки. Такого ещё никто не делал. Только в журнале мы видели фотографии, как сборная Союза делает построение купольной акробатики.

Я прыгаю вторым и открываюсь выше. Подхожу ближе с запасом высоты, уравниваем скорости, чтобы посмотреть в каком режиме работать клевантами. Потом по моей команде Света удерживает эту скорость, а я выполняю пару виражей, сбрасывая высоту и сбоку захожу пешком на её парашют. Дохожу до середины, увеличиваю скорость, спускаюсь с передней кромки, сажусь задом на её парашют, потом придавливаю купол, чтобы приподняться и ухожу в сторону.

   - Здорово! - кричит Светик. И только тут я краем глаза вижу, что самолёт делает большой плоский круг, а в открытой двери толпятся зрители. Но на приземлении никто даже и словом не обмолвился о том, что впервые в клубе была выполнена фигура купольной акробатики. А на следующий день двое других спортсменов повторяют этажерку.

   - Ой! Мальчики! Какие вы молодцы! Как было здорово!...- нахваливает их играющий тренер.

   - Вова, не делай такое лицо, - слышу я рядом голос Светы, - Нам же не поручали совершить подвиг.
   - Интересно, Свет, а сколько продержится в клубе коалиция неродных детей?
   - Не очень долго.

8. Первый термик.

Я уже не стремлюсь прыгать. Знаю, что ничего больше не получится. Ни свой уровень повысить, ни учеников мастерами увидеть. Всё заканчивается. И, когда иду на борт выпускающим, раскрываюсь повыше, чтобы полетать под куполом. Всё больше и больше я получаю удовольствие от планирования в воздухе. Тишина, шум воздуха в стропах, и предельно простое управление своим положением. Потянул влево, поехал влево...

Вишу над окраиной города, разглядываю улицы, дома, пытаюсь определить кто это может быть на улице возле знакомого дома... Тревога! На высотомере всего 100 м! Разворот и бросаюсь в сторону аэродрома. Вот, блин, позоруха, приземлиться на крыле за пределами границ! Тяну-тяну, а высота, вроде не падает. Не обращаю на это внимание, подлетаю к кругу приземления, начинаю разворот и вижу на высотомере 300 м. Не понял!

Полетел обратно по той же линии, что и раньше. Высотомер упорно кажет одну цыфирь - 300. Вот только теперь я глянул повнимательней на землю под собой. Свежевспаханная заплатка на зелёном фоне. А может это воздух солнцем здесь прогревается сильнее, чем на других участках? Додумать не успеваю, потому что поток воздуха, который налетал спереди, вдруг, стал снизу. И на высотомере уже знакомое 100м. Полу-оборот и назад по той же линии.

На подлёте к песчаному кругу приземления я опять на высоте 300м. Ура-а! Я летаю! Теперь я уже не лечу по прямой, а рисую фигуры над пашней, стараясь не выходить за пределы участка. На высоте 500 м я встречаюсь с самолётом, который набирает высоту с очередной группой парашютистов. На меня набегает тень тучки и я, уже не поднимаясь, приближаюсь к земле. Чтобы усилить впечатление от прыжка, я не приземляюсь в песчаный круг, а сажусь "по-самолётному" на запасную полосу рядом со стартом.

    - Это же надо так угробить прыжок, - слышу я себе вслед замечание Старшего Тренера, но делаю вид, что это не мне. Бросаю крыло на край брезентовой подстилки и, взяв журнал точности приземления, ухожу на круг регистрировать результаты прыжков.

Бьются об землю парашютисты, я, почти механически, записываю результаты точности, даю замечания своим ученикам, а внутри всё ещё поёт, звучит, высокий подъём: я летал! На дворе был ещё только 1981 год.

Самый короткий рассказ.

Памяти Старшего Тренера.

Досрочно отошёл в мир иной из-за своего пристрастия к наркотикам бывший Старший Тренер аэроклуба.

9. Безопасность.

Моя младшая группа парашютистов догнала старшую и я объединил их в одну. Из-за того, что мои разборы прыжков малышам нравились, другие подрастающие и брошенные своими инструкторами после трёх прыжков тоже тянулись вместе с моими. Безропотно переносили моё самодурство и излишнюю требовательность, лишь бы попасться на глаза и получить советы и замечания вечером в клубе.

Я, практически без особого напряжения, тянул на себе почти 50  второразрядников и ещё много не выполнивших норматив. Пересаживал на новые парашюты, давал задания, проводил физподготовку, лишал прыжков, поощрял сложными прыжками... Короче, развлекался любимым делом.

Начались летние прыжки. Уже не стало многослойных штанов. И всякие куртки уступили своё место обтягивающему спортивному костюму.

По сигналу "приготовиться" парни вскакивали со скамейки и начинали тщательно заправлять лямки ножных обхватов под своё "хозяйство". Девчонки из молодых, не привыкших к такому зрелищу, смущённо отводили глаза, краснели. Им-то, как раз, заправлять было нечего. На первый взгляд.

Я стою, высунувшись в дверь, и веду взглядом точку по земле, чтобы выбросить парашютиста в наилучшие условия для точности приземления. Поворачиваюсь, чтобы скомандовать и вытаращиваю глаза: малышка стоит, приготовившись к прыжку, грудная перемычка находится под немаленького размера грудями, которые слегка фривольно выглядывают из полу-раскрытой молнии. Ну, оч-чень сексуально! В другой ситуации может и засмотрелся бы. Но сейчас!

Хватаю её за шиворот, одним махом застёгиваю молнию до конца. А в голове секундомер: тик-тик-тик. Точку-то проходим. Самолёт не остановишь. Перехватываю свободной рукой за грудную перемычку, а второй, по очереди, хватаю сначала одну грудь, засовываю её под лямку, затем вторую. Девочка, практически, висит на моей руке, офонаревшая от такого обращения.

Тик-тик-тик! "Три секунды! Пошёл!!" И в дверь выпадает бесполое существо с квадратными глазами. Я поворачиваюсь к остальным и наблюдаю лёгкую суматоху, связанную с упаковыванием половых признаков вовнутрь подвесной системы. Всё правильно, я два раза не повторяю.

Приземляясь последним, я нахожу всех своих красавиц, стоящих возле круга приземления. Ждут раздолбона, как у меня заведено. Окидываю их взглядом. Хорошие, всё-таки, они у меня. Улыбаюсь фотогенично и заявляю:
   - Поскольку нам сейчас удалось сохранить ваши сиськи от ущемления, на укладку шагом марш!

Засмеявшись, ватага отправляется к старту. Я тащу свой парашют, успевая на ходу выдать замечания по отделению от самолёта и раскрытию парашюта. Вопрос безопасности решён быстро и надолго.

10. Последний прыжок.

Девочка страшно боялась выпрыгивать из двери самолёта. Когда раскрывался парашют, это было вполне адекватное существо, способное приземляться на точность, выполнять команды, подаваемые с земли. Но, переход порога с хоть и зыбкой тверди в пространство просто на мгновение выключал её сознание. О том, чтобы отчислить её из аэроклуба, не могло быть и речи: она была дочерью очень большого начальника. Если б я заикнулся на эту тему, то вылетел бы с аэроклуба прямо через закрытую дверь. А я и не собирался заикаться. Мне и самому было интересно бороться с её страхом.

Если другие инструктора, экономя время, просто выпихивали девочку в открытую дверь, усугубляя таким образом её состояние, я позволял себе завести самолёт на второй и третий заход, вынуждая ребёнка вывалиться в дверь самому. Лётчик не протестовал, потому что, повторюсь, это была дочь очень большого начальника. Вместе с ней тренировал свою профпригодность и я. Поцелуйчики в дверях, щипки за хвостик, другие приколы, отвлекающие девочку от ужасного момента перехода в невесомость. Потихоньку мы приближались к заветной цели каждого парашютиста: прыжкам на ручное раскрытие.

Девочка не протестовала из-за того, что все её подруги и друзья уже давно прыгали с задержками, а она на принудительное раскрытие парашюта. Мы с ней давно и серьёзно обсудили проблему и я убедил её, что она, как и другие мои ученики, занимается по индивидуальной программе. По всей видимости, какая-то информация дошла до её папы. Однажды, на аэродроме появилась семейная пара при виде которой подобострастно согнулись загривки командного состава аэроклуба. Я понял, что начальствование этого человека превышает тот уровень, о котором думал я.

Девочка представила меня родителям. Папа пожал мне руку.
    - Как занимается наша дочь?
    - Как все. У неё всё нормально.
    - Я бы хотел пролететь в самолёте, посмотреть, как она прыгает.
    - Мне бы этого не хотелось, - нагло заявляю я.
    - Позвольте спросить, почему?
    - Потому что для того, чтобы узнать, как она прыгает, достаточно постоять на кругу приземления, поглядеть укладку и просто побыть здесь.

Начальник аэроклуба, слушающий наш разговор, стал заметно уменьшаться в росте. Мы же, разговаривая, глядим друг другу в глаза. Папа девочки не зря был большим начальником. И он смог увидеть в моём взгляде немного больше, чем я говорил вслух. Согласившись со мной, он так и сделал, как советовал я. Собравшись уходить, родители опять подошли ко мне.
    - Спасибо! Если Вам что-нибудь будет нужно, Вы всегда можете передать Ваше пожелание через нашу дочь.
    - Да не за что! - можно подумать, что я воспользуюсь этим предложением.

С перепугу, начальник аэроклуба ещё пару дней разговаривал со мной на вы. А потом, когда под давлением общественности, я ушёл из аэроклуба, следующий разбор прыжков проводил лично Старший Тренер
    - Что?! Тридцать семь прыжков и до сих пор прыгаешь на принудительное! Вот, что значит не контролировать всяких тут инструкторов. На завтра укладывай на ручное раскрытие и прибор на "ноль-семь".

Одним махом были перечёркнуты не только правила выполнения прыжков и программы, но и всякие другие мотивы, окружающие обучение. И настал прыжковый день. Старший тренер лично выпихивает парашютистку, она рвёт кольцо и падает распластавшись "лягушкой". Парашют Т-4, ну любит он это дело, лежит на спине в затенении и не думает раскрываться. Пролетает девочка высоту 300 метров, где срабатывает страхующий прибор запасного парашюта. Потоком воздуха запаска прижата к животу и тоже не раскрывается.

На высоте сто метров какое-то несимметричное обтекание воздухом тела, вырывает запасный парашют в сторону. Мгновение и она висит под куполом, ещё несколько секунд и она приземляется. Страх настолько парализовал её мышление, что она до самого момента раскрытия парашюта была уверена, что всё идёт так, как должно быть. Но её впечатления уже никого не интересовали. Выгнали её из аэроклуба в самой недипломатичной форме прямо тут же с лётного поля. Вместе с ней на следующие прыжки не пришло ещё шесть человек.

11. Самый последний.

   - Если ты с нами запишешься, то будет группа в десять человек и нам можно получить скидку.
В логике европейцам не откажешь: спалит бак бензина, чтобы купить то же самое, но на 45 сантиков дешевле. Правда в этот раз речь шла о прыжках с парашютом и экономия была в 15 евро. Я бы отмахнулся от предложения, если бы это не были мои друзья. Ну, ладно. Чёрт с ними с почти парой сотен. Поеду тоже ударюсь об планету. Уже много лет не прыгал. Заодно и организацию погляжу. Ещё одной причиной того, что я согласился было то, что интерес моих друзей к парашюту тоже я спровоцировал.

Аэроклуб. Самолёты, планера, парашюты сыпящиеся с неба время от времени, пузатый АН-2, сиротливо жмущийся в углу стоянки. Хороший, говорят, самолёт, но уж долго на высоту забирается. Поэтому клуб использует Pilatus Porter, который, в отличие от "антона" запрыгивает за 20 минут на высоту до четырёх километров. С тем же количеством парашютистов.

На группу в десять человек смотрят голодным волчьим взглядом: дэньги, дэньги давай! Правда, заставляют заполнить всякие бумаги, что подразумевает наличие страховки в случае чего. Предлагают видео снять прыжковое, индивидуальное. За отдельную в 80 евро плату. Да вы тут все офигели, ребята! Я конечно понимаю, что вам жить тоже надо, но не за мой же счёт! Отказалась вся наша дружная группа.

Приглашают на инструктаж. Мы все прыгаем в тандеме пассажирами. Первым делом запрещают всякие фото и кино-камеры. Уповают на безопасность, но подтекстом слышится: а вот вам, чтобы не отказывались от оператора с камерой. Разделились по группам на каждый борт и процесс пошёл. Одни прыгают, другие ждут. Я попадаю в предпоследний взлёт с моими друзьями. Друзья моих друзей прыгают раньше. Всех одевают в видавшие виды комбинезоны, которые в некоторых местах просто разорваны. Круто! Интересно, захочет ли кто из группы вернуться сюда для занятий парашютизмом?

Я не спешу брать комбез и достаю из рюкзака мой для параплана. Народ заинтересовался, делают вид, что случайно, но проходят рядом и приглядываются. Ага! Жаба давит! У ваших-то нету столько молний-застёжек. Наконец, один не выдержал и спросил, к чему принадлежит сей прикид. А-а, парапланерный. Сморщил нос: параплан - это для детей, которые с парашютом боятся прыгать. Нет, отвечаю, параплан - это для сильных духом и телом, которые не боятся в воздухе задержаться. Посмеялись. Я, разговаривая, пристраиваю видео-камеру во внутренний карман и вывожу через рукав выносную камеру, которую собираюсь держать в руке. Народ заценил девайс, но против ничего не сказал. Безопасность соблюдена: в руках ничего нет, что болтаться может.

Загружаемся в самолёт. Пока взлетаем, инструктора цепляют нас к себе. Открывается дверь... Э! Вы чё? Меня учить не надо: на высоте четыре километра земля должна быть серая, а нас окружают цветные пятна хлебных полей. Хватаю руку одного инструктора и подношу к глазам. Я так и знал! 3500. И тут обманули. Но скандал не поднимаю. Хотя один из моих друзей, что сидел напротив, расшифровал мою ухмылку. Начинаем выпадать попарно в широченную дверь "Пилатуса". Я уже включил камеру к этому времени и снимаю друзей, пейзаж, прыжок предъидущей пары и выпадаем и мы. Дёрнув рукой вперёд, я надеюсь, что смогу заснять удаляющийся самолёт, заодно взглянул на секундомер в часах. Падаем. Ну просто падаем и всё. Я же не один. За моей спиной расставил перья в стороны инструктор и ещё и стабилизирующий парашют не даёт нам кувыркаться

Слышу, что иструктор раскрыл парашют. Опять взгляд на часы: чуть меньше 40 секунд. Ну вы точно заворовались, профессионалы! В рекламе было обещано прыгнуть с 4000 метров и попадать одну минуту. Раскрылись. Правда, не совсем. Слышу за спиной инструктор вспоминает маму, бога и собаку женского рода вместе с её щенками. Поднимаю голову и вижу над головой круглый цветочек планирующего парашюта и больше десяти оборотов на стропах. Более того, нас продолжает закручивать. Ну, теперь понятно, почему вы так высоко раскрываетесь.

   - У вас всегда так хорошо парашюты укладывают? - спрашиваю.
   - Сукины дети! - слышу в ответ и чувствую за спиной судорожные рывки тела, пытающегося остановить закручивание.
   - Не суетись, надо вместе делать. Инерция большая.

Ещё до прыжка я успел сказать партнёру, что у меня больше восьмисот прыжков и он, хоть и имеет 4000, меня послушался. Разбрасываем в стороны руки-ноги и останавливаем вращение. Затем, пользуясь тем, что он висит выше меня, он, по моей команде обхватывает меня руками и ногами, а я, извиваясь в пояснице и вкручиваясь в воздух сведёнными вместе ногами, раскручиваю стропы. Наконец, крыло расправляется и мы уже по-нормальному продолжаем сближение с планетой. Причём, крутой спиралью. Экономия, блин!

   - Подними ноги повыше! Ещё выше! Ещё!
Выполнив все эти команды, я понимаю, что приземлять меня будут на задницу. Фиг ты угадал, красавец. И на касании земли я втыкаю ноги в мягкий грунт, останавливая всю нашу массу без пробежки и слышу храп размазавшегося по моей спине молодого парашютиста. Он сваливается с меня и упал бы на землю, если бы не лямки, которыми мы связаны были.
   - Я же сказал тебе: ноги выше!!
   - Комбез пачкать не хочется, - я улыбаюсь ему, изображая из себя самого раскаявшегося ученика.

Инструктор потирает ушибленную грудь и собирает парашют. Я же продолжаю видеосъёмку выдающихся приземлений моих друзей. Одного, как и было запланировано, роняют на хвост, второй же, сложившись, попадает под инструктора и тот приземляется верхом на пассажире, как на санках. Девочку, что была последней, об землю не ударили, но сильно испачкали, опустив на свежевспаханную землю. Даже на площадку не могут попасть профи!

Закончив съёмку, я обнаруживаю, что камера давным-давно выключилась ещё во время свободного падения. Вот уж не повезло! Бейс-парашют купить, что-ли? Да с параплана попрыгать?

12. Дело принципа.

С соревнованиями в аэроклубе было неплохо. Точнее, их проводили тогда, когда хотели или было нужно. Приближалось первенство края и надо было сделать внутриклубные соревнования для выполнения второго разряда. Несколько человек из занимавшихся теоретически можно было допускать на край, но для этого нужна было присвоить второй разряд. Моя молодая поросль только-только начала осваивать управляемые парашюты и точность пока была освоена только на занятиях в классе, а уж никак не на практических прыжках. Но, для создания массовости участия спортсменов, некоторых из них записали в участники.

Участники они были ещё никакие, но желания по соревноваться хватало. Тем не менее, как и их тренер на заре своей парашютной практики, они уверенно не долетали до зачётного круга. Причём двое мальчишек приземлялись с удивительным постоянством в 1-2 м от линии зачёта. Я подошёл к девочке, что судила точность приземления и предложил.
   - Ну напиши ты им, что они попали в круг. Надо бы поощрить такое старание. В парашютном спорте всё, как и в стране, держится на приписках.
Судья поглядела на меня умным и честным взглядом.
   - Может быть кто-то и делает всё на приписках, а я считаю, что всё надо выполнять честно и без обмана. Это - дело принципа.

Я улыбнулся Её Принципиальному Высочеству и отошёл, не вдаваясь в полемику. Как и Нострадамус в своё время, я умею предсказывать будущее, а оно уже не за горами. К первенству края второразрядников не хватало и через три недели мы провели первенство города для молодёжи, где уже большая часть моих воспитанников безо всяких усилий стали второразрядниками. Теперь кворум на край был. Кворуму не хватало мастерства. Если мои малыши уже большей частью подкручивали фигуры индивидуальной акробатики, то их более старшим товарищам, зарезервированным на выполнение первого  разряда всё никак не удавалось справиться с комплексом из шести фигур, несмотря на две-три сотни прыжков с парашютом. Гордость и самолюбие не позволяли им унизиться до того, чтобы поприсутствовать на моих с малышами занятиях, а аэроклубовские инструктора сразу учили их на мастеров спорта.

Во время первенства упражнение на точность приземления особых трудностей не составила у участников. А, когда начались прыжки с задержкой времени свободного падения на тридцать секунд и выполнения комплексов индивидуальной акробатики, то мне, как судье в этом упражнении, и ещё одному инструктору стало нужно проявлять изобретательность, чтобы все, кому надо, выполнили норматив первого разряда. Для начала мы отнесли специальные трубы для наблюдения за прыгающими подальше от места старта, чтобы нас никому не было слышно. Потом мы отпустили своих секретарей, которые должны были записывать под нашу диктовку прыжки и, вообще, поставили нашу оптику рядом, чтобы переговариваться не повышая голоса. Начались диалоги.

   - Та-а-ак... пошла, разгоняется. Видишь?
   - Да.
   - Левая спираль, правая, с-с-с... Нет, сальто не получилось. Срыв в беспорядочное падение.

Не глядя друг на друга мы берём свои протоколы
   - Сколько у тебя времени получилось?
   - Двенадцать и восемь десятых.
   - Та-а-ак. Значит у меня... двенадцать и шесть. Что там со штрафами?
   - Два перемаха и косое сальто.
   - Правильно! Значит штраф три с половиной секунды. Выполнила первый разряд.

   - Следующая пошла!
   - Вижу! Разгон, левая, правая, сальто... хм, ещё одно. Ещё два. Ты что, родная, до самой земли их крутить будешь? Время?
   - Тринадцать и четыре. Чисто.
   - Ага. У меня тоже.

Так выполняют старшие спортсменки свой разряд. Доходит время до моих малышей.
Опять переговариаемся.
   - Твой что тоже крутить будет?
   - Будет.
   - Ой! Не успел щёлкнуть. Ну ладно, секунду накину после завершения. Та-ак. Стоп! Ого! Десять секунд! А сколько у него прыжков?
   - Да ещё и сотни нет.
   - И, ведь, чисто! А сейчас кто?
   - Сейчас - моя красавица. Можешь не спешить, она не скрутит.
   - Почему ты так думаешь?
   - Потому что распласталась, как лягушка, а я так не учил.

Девочка падает полностью раскрывшись и, пытаясь дать ввод ладошками на спираль в непривычном положении, тут же сваливается в беспорядочное падение. Вывернувшись и застабилизировав падение, она делает новую попытку и с тем же результатом. Потом и ей уже это надоедает и тельце складывается в фигуру, которую я упорно вдалбливал всем ученикам на занятиях.
   - Приготовься! Сейчас чего-то крутанёт.
   - Левая-правая-сальто...мля, раскрытие. Прибор сработал.
   - Вижу. Отсёк?
   - Да. Две с половиной. Ёлки-палки! Если бы не прибор, скрутила бы весь. Та-а-ак... Слушай! Ведь, даже если оштрафовать за невыполнение всех фигур, то, всё равно, получается, что выполнила первый разряд.
   - А вот этого мы делать и не будем. Это - дело принципа. Не порть мне девочку.

И мы дружно ставим невыполнение комплекса. После прыжка всех спортсменов я с бумажками прихожу на старт заполнить сводный протокол. За моей спиной столпились спортсменки, которым мы "выполнили" первый разряд. Закончив писанину, я расписываюсь внизу протокола и поворачиваюсь. Встретившись взглядом с Её Принципиальным Высочеством, я добавляю яду в голос и, как бы обращаясь ко всем, произношу.
   - Поздравляю с выполнением первого разряда!
   - Спасибо! - недружно, но уверенно отвечают теперь уже старшие спортсмены.

И только та, кому и было предназначено поздравление, посмотрела на меня так, что, если бы могла убивать взглядом, то валялся бы я сейчас между ними с двумя фингалами, симметрично посаженными на мою, ненавистную ей физиономию. Вскоре она оставила аэроклуб, объяснив это тем, что выходит замуж. Принцип. Уважаю!

13. Нервы.

Закончив выполнение комплекса фигур в свободном падении, я распластываюсь в небе и жду, когда стрелка секундомера подойдёт к отметке в тридцать секунд. Когда-то, на заре парашютизма можно было получить звание Мастера Спорта, совершив два прыжка с задержкой в эти самые тридцать секунд. Приближается стрелка и я хватаюсь пальцем за вытяжное кольцо. 30! Рывок, группировка, ё-б-м-трах! Хорошо подогнанная подвесная система раздаёт динамический удар по всему телу и я, крякнув, удовлетворённо повисаю под дырявым куполом УТ-15. Кольцо на место, клеванты в руки, разворот...... О! Нет! Только не это!

Прямо на меня летит пилотажный самолёт ЯК-50. Заводские лётчики испытывают машины прямо на том же аэродроме, в том же пространстве, и, конечно, лётчик слышал, что прыгнул последний парашютист и прилетел в пилотажную зону крутить акробатику. Особенностью этого самолёта было то, что весь он состоял из мотора и крыльев. Из малюсенькой кабины лётчику не видно ничего впереди. Правда и мне лётчика тоже не было видно, что не добавило мне настроения. Я уже могу разглядеть гайку на коке винта, а уж сам винт... Бр-р-р! Я понял, что сейчас буду пошинкован лучше, чем огурчик в салате. Не спуская глаз с гайки на винте, я раскидываю ноги в стороны, наклоняю голову вперёд и выгинаю корпус, чтобы уйти в свободное падение на спину. Короткий выдох и я хватаюсь руками за фиксаторы замков отцепки. Я их не рванул лишь только потому, что увидел, что самолёт сдвинулся с прямой линии полёта. Я замираю. Замирает рядом в какой-то сотне метров и самолёт, повиснув хвостом вниз. Медленно крутится вокруг своей оси и в кабине я вижу широченную улыбку испытателя. одной рукой он делает неприличный жест, который должен был обозначать моё гадкое состояние.

Самолёт сваливается на крыло и улетает к земле. Потихоньку приземляюсь и я, запоров точность, с результатом около 3 м. Мне не хватает воздуха для дыхания, потому что в горле пересохло. Наконец, я выпиваю воды, успокаиваюсь, укладываю парашют и не замечаю, как приземлился ЯК-50. Чья-то рука зватает меня за задницу.
   - Ты смотри! Штанишки-то сухенькие!

Возле меня стоит весь из себя Международный Мастер и член сборной Союза по пилотажу Владимир Абревко и улыбается. Я бросаю свой парашют и, набычившись, наступаю на него. Он упирается в меня обоими руками и пятится.
   - Вова, мля! Мне пол-секунды оставалось до отцепки.
   - Знаю. Я вытянул шею и глядел на твои руки. Молодец! Не растерялся.
   - Я и сейчас не растеряюсь и наваляю тебе, хоть ты и быковее меня.
   - Тю-тю-тю! Ты знаешь, я кричать буду от несправедливости: не должен перворазрядник бить члена сборной страны. Ни ростом, ни мастерством не вышел ещё. Конфетку хочешь?

Конфетку я хотел. И ещё пару минут мы со смехом пересказывали друг другу свои действия... Через много лет я узнал, что экипаж В.Абревко попал в авиакатастрофу, ударившись крылом самолёта АН-14 о дерево в глухой тайге в сложных полётных условиях.

14 Всё закончилось.

Страна выдыхалась. Педагогика умирала вместе с экономикой. С каким-то скрипом мы находили деньги, организовывали прыжки с парашютом для пацанов. Но это было уже редким праздником. Как и в этот раз, когда мы собрались на аэродроме. Три клуба из разных мест, привезли кучу детей в возрасте от 15 до 20 лет. Уложили немногочисленные и давно уже не новые парашюты, выпуска ещё тех времён, когда мы были молодыми, и выехали на поле. Ещё удавалось поддерживать необходимую дисциплину по организации старта прыжкового дня. Потому что инструкторский состав был ещё старой закалки.
Наконец, всё готово и можно поваляться в траве. Вдалеке прогревали моторы АН-2, в воздухе звенели ещё непуганые жаворонки.

   - Мужики! В Москве переворот! Горбачёва нет! Толи болен, толи арестован!
Евгений Ползиков еле переводил дух от нечаянного забега на длинные дистанции. Все задумчиво глядели на него.
   - Вы что? Не верите? Только что по радио услышал. Там какой-то комитет собирают...
Все молчали. Политика делалась и делается где-то в другой стороне страны. Мы к ней никаким боком, но она нас – по полной программе.
   - Самолёт сегодня будет? – прервал я затишье.
   - Будет.
   - Ну, вот, и давай попрыгаем. Может быть, в последний раз. (потом окажется, что я угадал).

Раскрыв парашют, я оглядываю пространство и замечаю парашютиста, который падает мимо меня. Он дёргает кольцо и у его парашюта при раскрытии рвутся несколько строп подряд. Спортсмен отцепляется и раскрывает запаску. Н-да, начинаем день... Слышу шорох раскрываемого парашюта с другой стороны, поворачиваю голову и вижу, как у другого крыла тоже отрывается передний ряд строп. Снова запаска. Мне плохеет.
Приземлившись, я отдаю мой парашют другим молодым спортсменам и опять укладываюсь в тенёчек, изредка вставая оттуда для проверки укладки. В голове нет других мыслей кроме «ВСЁ ЗАКОНЧИЛОСЬ». Это был август 1991

15. Резиновое время.
Шура Кудряшов и я были очень заняты. Он был техником аэроклуба, а я занимался педагогикой с более, чем пятюдесятью парашютистов. Поэтому, мы прыгали всегда без плана и контроля. Или первые, чтобы успеть делать наши основные дела, или последние, когда уже всё было сделано. Однажды, мы попытались уже изобразить схождение. Это, когда парашютисты покидают самолёт по отдельности, а потом стараются сойтись вместе. То схождение стоило Шурику порванных брюк, потому что он просвистел мимо меня, а я схватил его за бок моими вратарскими перчатками, в которых я прыгал. Он вырвался, конечно, но без части штанов.
Оставшись вдвоём в самолёте, мы решили опять попробовать, благо, что лётчик, делая круги, постоянно поднимался всё выше. Получив приглашение, Шура сбросил перчатки и засунул их в карман на двери кабины.      - Нафига мне порванные перчатки, если ты меня опять ухватишь.
Выскочили, быстро сориентировались, подошли друг к другу, вовремя затормозили, взялись за руки и удовлетворённо распластались в небе. Дождавшись времени, я отпусти руки и показал ему жестом «раскрывайся». Шура кивнул и дёрнул кольцо. Опаньки! А за его спиной ничего не изменилось»! Я успел ухватить его недоумённый взгляд на трос, который он выдернул на всю длину и, не медля, опрокинулся головой вниз, падая «колом», чтобы не мешать товарищу действовать в особых случаях. Улетая вниз, я видел, как он перевернулся на спину, рванул кольцо запаски и в какую-то долю секунды повис на маленьком круглом куполе. «А основной так и не раскрылся» успел подумать я, восстанавливая горизонтальное положение и раскрывая мой парашют.
Убедившись, что напарник тоже попадает на аэродром, я повернул к кругу приземления и отработал точность. Внизу царило недоумение. Полный отказ парашюта. Такого ещё у нас не было. В оптику за приземлением Шуры наблюдал один из инструкторов.
     - Парашют выпал из ранца в момент приземления, - прокомментировал он.
Мы так и не пришли к единому мнению о причине отказа. Может «закусило» конус, может было затененеи (какое, нафиг, затенение, когда парашютист, после отказа, перевернулся спиной вниз), может – элементарный закон подлости. Наконец, пришёл Шура. Рот до ушей, нет никакого и признака, что он испугался этой врезапности.
     - За сколько времени открылась запаска? – спросил он меня.
     - Как положено по инструкции. За «ноль-восемь».
     - А теперь слушай, как это было: дёргаю кольцо запаски и вижу, что перехлёстываются оба троса колец. Вытягиваю трос запаски в сторону, сую кольцо за пазуху и вижу, что вершина уходит, как-то, не в ту сторону, Поправляю её ударом руки, а в это время нож выскальзывает из ножен, резинка-то ослабла, и начинает вываливаться в сторону строп. Подбираю нож, вытягиваю руку в сторону, чтобы не задеть раскрывающуюся запаску и в таком положении дожидаюсь раскрытия. Каково? А теперь уложи всё это в «ноль-восемь».
P.S.: Через много лет, Шура был в том злополучном АН-14, который упал в тайге в плохих метеоусловиях. Но, к счастью, выжил.

16 Фантом.

оглавление  на главную